И новые города стали черновыми набросками, в чем легко удостовериться, въехав, например, в гигантскую жилую слободу, что именуется Автозаводским районом города Тольятти, или в подобную слободу, что называется тоже Автозаводским районом, но уже Набережных Челнов. Но ведь и старые города во многом становятся на глазах черновыми набросками новых жилых слобод. Великое выравнивание продолжается.
В начале 80-х годов «вдруг» обнаружилось, что в трещинах, в щелях и нишах гигантской универсальной, выровненной системы бытия проросли все же ростки альтернативной формы культурного существования. Казенная машина культуры, машина производства и распространения номинальных культурных ценностей продолжала работать полным ходом. Однако рядом с ней все заметнее проявляли себя новые виды культурных взаимодействий. Рядом с официальным театром существовала уже неформальная, полуподпольная театр-студия. Рядом с официальными выставочными галереями неофициальные выставки, часто на чьей-либо квартире, так что грань между публичным и приватным местами заколебалась. Рядом с официальной наукой — неформальные семинары, рядом с казенными проектными институтами творческие студии, где разработаны были десятки контрпроектов восстановления ценности городской среды, ценности Места.
К тому моменту, когда вместе с провозглашенной перестройкой подспудная деятельность многочисленных инициативных групп рывком оказалась на поверхности, теория и методология средового подхода к проектированию, базовой категорией которого является Место, уже были сформированы. Здесь-то и ждала нас ловушка. Разрыв между эзотерическим лабораторным знанием Места, умением работать с ним, с одной стороны, и почти всеобщей безместностью воображения горожан — с другой, проступил со всей определенностью.
Недавно автор этих строк, приглашенный телевидением для создания фильма о городе, о его обыденности, вместе с режиссером обходил в целом обжитой жилой район на юго-западе Москвы. Показывал дикость заросшего дурными травами пустыря, исполняющего обязанности газона; объяснял природу духа всеобщей порчи, будь то осыпавшаяся с фасада аптеки штукатурка или неряшливая, рваная линия бортового камня тротуаров; повествовал об утере способности ориентироваться в ряду подобий… Режиссер не без некоторого смущения возражал: «Мне нравится». В этом «мне нравится» — подлинный драматизм ситуации. Сопоставляя вновь увиденное с собственным опытом восприятия гораздо худших вариантов окружения, режиссер силился поверить словам эксперта и — по мог. Дома, монотонные, как слезы нереид, «дикое поле», простирающееся между домами,— для великого множества вполне образованных людей это стало нормой!
В такой «нормальности» привычного одичания среды таится сегодня большая опасность для Места, чем в ретивости начальства. Нет, и этот режиссер, и другие, имя коим легион, знают о существовании иной нормы. Но эта иная норма где-то далеко, за рубежом, в Зазеркалье, и нет ни мужества, ни желания равнять образ Места «здесь» с образом Мест «там», прикладывать к ним единую шкалу.
Почти «нулевая», приводящая в отчаяние ситуация: имеющие глаза не умеют увидеть. Когда тонкая, хоть и яркая пленка европейской нормы культурности города и деревни, дачного поселка и железнодорожной станции была содрана эпохой революции и войны, когда позже был в несколько приемов выкопан и выброшен в яму питавший эту поверхностную пленку субстрат, когда вымирают на глазах последние могикане из тех, кто хотя бы учился у людей высокой гуманитарной культуры, возвращение к норме восприятия и переживания Места весьма и весьма затруднительно. Вопль о поруганных святынях, яростная защита уцелевшего лишь первый шажок к норме, ведь нельзя всерьез сохранить и тем более возродить осколки былого, одновременно не подтягивая к норме цивилизованности все окружение. В противном случае чужеродное тело реставрированного прошлого всякий миг может быть отторгаемо одичалым соседством. Это и происходит сплошь и рядом: едва отреставрированные хуже или лучше памятники становятся жертвой вандализма. Вандализм этот непростителен, но объясним: напряжение между ценным и подчеркнуто лишенным ценности в рамках единого, охвачиваемого взглядом Места слишком велико.
Давно замечено, что резкий контраст в уровне сделанности.
в эстетическом качестве окружения оказывается терпимым, приемлемым или даже воспринимается положительно, если он заключен в рамки специально выделенной, особо означенной как «музей» или «заповедник» территории. Однако стоит такому контрасту вторгнуться в ткань территории привычно-пренебрегаемой, как контекст словно стремится поглотить «пришельца», низвести его до себя, втянуть внутрь. В этом отношении выбитые ли стекла, расписанные ли стены лифтов, сброшенные с постаментов скульптуры или разбитая майолика парадоксальным образом оказываются в «правильном» виде.