Загрузка...В. И. Толстых. Общественное сознание можно рассматривать как определенным образом организованное многообразие идей, представлений, мнений и т. д., которые, несомненно, изменяются и сменяются, меняя духовный климат, состояние общества. Если следовать этому весьма распространенному толкованию, то признаки перестройки сознания налицо. Это — пробуждение исторического сознания, стремление освободить реальный социализм от иллюзий, вымыслов, готовых, на все времена годных формул, и в этой связи — явное противоборство различных, даже взаимоисключающих подходов к его действительной истории. Это, далее, попытки на научном (теоретическом) и обыденном уровнях по-новому осмыслить связь общественного бытия и общественного сознания, исходя из потребностей современного общественного развития, потребностей перестройки. Это — восстановление честного отношения к социальной действительности и общественной практике, рассматриваемой как диалектически сложный, противоречивый общественный процесс, не сводимый к достижениям и недостаткам, к любой сумме примеров, фактов, событий, наблюдений, мнений и т. п.
Однако важно выяснить, чем вызвана сама потребность в изменении сознания, фиксирующего и характеризующего определенное состояние общественного бытия. Нас интересует также подтверждение делом и на деле того, что новое мышление стало или становится мощной общественной силой. Реальная ситуация «советует» быть осторожными в оценках и выводах. Главным препятствием для развития нового мышления в период застоя были общественные формы господствующей административной (бюрократической) системы, в рамках которой и осуществлялась хозяйственно-экономическая, трудовая деятельность. И поскольку эти формы еще далеко не изжиты, не подверглись сколько-нибудь существенной перестройке, нельзя признать существенными, прочными, устойчивыми и происходящие в общественном и индивидуальном сознании изменения.
Попробую показать это на примере дискуссии вокруг проблемы частной собственности. Ее рассматривают, как ни странно, вне и независимо от реального исторического хода событий, руководствуясь исключительно сиюминутными, прагматическими, сугубо хозяйственными либо откровенно идеологическими соображениями. Одни с приватизацией связывают надежды на повышение эффективности экономики и быстрое насыщение рынка потребительскими товарами, отметая сакраментальный вопрос — а не приведет ли это к капитализму? Оппоненты, напротив, говорят об угрозе капитализации общества, об отказе от социалистических ценностей и идеалов, не утруждая себя поисками выхода из кризиса, в котором оказалось общество. Несмотря на видимость конкретности, спор этот полон недомолвок, натяжек и какого-то странного равнодушия к сути дела.
В свое время этот вопрос встал перед В. И. Лениным, побудив его начать пересмотр «всей нашей точки зрения на социализм». Обосновывая необходимость нэпа, Ленин имел в виду нечто большее, чем допущение капиталистических элементов в экономике и признание госкапитализма как единственно возможной (реалистичной!) формы социализма в данных исторических условиях. После краха политики «военного коммунизма», базировавшейся на простом упразднении частной собственности и формальном обобществлении, Ленин начинает разрабатывать проект построения «России нэповской», из которой когда-нибудь, то есть через много лет, а может быть, и десятилетий, вырастет, появится «Россия социалистическая».
Так в чем же заключался «переворот» во взглядах на социализм, который — Ленин это не хуже других помнил и понимал — предполагает в конечном счете уничтожение частной собственности и эксплуатации? Собственно, никакого «переворота» не произошло (разве что по сравнению с толкованием социализма в духе «казарменного», «продразверсточного» коммунизма), а под воздействием логики реального хода событий, действительного движения истории состоялось возвращение к пониманию социализма, выработанного основоположниками марксизма. А для них социализм никогда не был самостоятельной формацией, и он не является некоей зацикленной на себя, самоцельной стадией, формой, фазой, именуемой «неполным коммунизмом» (В. И. Ленин), хотя так можно истолковать известное место в «Критике Готской программы». Это — целая историческая эпоха превращения капитализма в коммунизм. Не перехода, а именно превращения одного социального явления или качества в другое, где старое и новое образуют — на каждом этапе — особенный, некий причудливый синтез разнородных свойств, явлений, процессов. В рамках понимаемого так исторического процесса становления новой общественной формации — коммунизма вопрос о многоукладности хозяйства и многообразии форм собственности абсолютно ясен и не может быть предметом идеологических спекуляций и политических манипуляций. Практика «военного коммунизма» со всей очевидностью, оплаченной кровью и ужасами гражданской войны, показала, что от частной собственности, вообще от капитала отгородиться, отъединиться, отказаться и, как бы сказали сегодня, «отмазаться» будет очень нелегко и непросто. Легко и просто это получилось у Сталина и сталинистов в других странах, где с частной собственностью покончили с помощью запрета, прямого упразднения, путем сплошного «раскулачивания» и огосударствления средств производства, провозглашенных, но так и не ставших «общественной собственностью».
Вопроса «допускать или не допускать» частную собственность не существует, ибо последняя ни на один день не покидала нас, приняв форму государственной собственности, которая, по Марксу, является «совместной частной собственностью». Автор отличной статьи «Новые вехи» Сергей Чернышев верно заметил: мы «еще и не приступали к уничтожению частной собственности. Мы пребываем во мраке неведения относительно того, что именно и каким образом обязаны «уничтожать». И самое прискорбное в отличие от Сократа мы и не подозреваем, что кое-чего не знаем». Бюрократию и обслуживающих ее интересы теоретиков, идеологов волнует, раздражает не частная собственность (бывает, что бюрократы даже с мафией и теневой экономикой находят общий язык, договариваются, исповедуя принцип «сам живи и дай жить другому»). Их беспокоит, ужасает идея экономического самоопределения и свободы людей, каждого человека, лишенных самого важного социального права — права на инициативу, свободу творчества. Потому что признание этого нрава и его осуществление означают начало конца бюрократического всевластия. Она, бюрократия, в ее нынешнем виде и качестве оказывается просто лишней, ненужной. Спор вокруг проблемы частной собственности — это проявление борьбы за власть, где самой неясной, туманной остается, увы, экономическая сторона дела. Дискуссия стала бы динамичнее и продуктивнее в интеллектуальном отношении, окажись ее участники перед необходимостью ответить на такой каверзный вопрос, заданный мне недавно шофером такси: «Объясните, пожалуйста, почему в Японии, где ничего нет, — есть все, а у нас, где есть все,— нет ничего?» Заметьте, защитники, радетели общественной (государственной!) собственности даже не пытаются доказывать ее преимущества с экономической точки зрения, переводя разговор в чисто идеологическую плоскость. И это понятно. Ведь они озабочены, если вдуматься в их аргументы, не состоянием экономики страны и даже не общественной природой собственности, а сохранением власти. В руках тех, кто так и не смог создать нормальную, эффективно работающую экономику, кто кризис недопроизводства превратил в постоянный спутник и символ социализма.
Значит ли сказанное, что надо отказаться от государственной собственности, заменив ее частной (или личной, индивидуальной, называйте как угодно), и тем самым отказаться от идеи социализма? Нет, не значит. Речь идет о другом: надо честно признать реальность несостоявшегося социализма и, если хотите, вернуться назад (понятно, не буквально, а с учетом достигнутого уровня социального и экономического развития), чтобы ликвидировать последствия десятилетиями продолжавшегося коллективного насилия над исторической реальностью, пройти весь многосложный путь «превращения» капитализма (или госкапитализма, именуемого «социализмом») в коммунизм, когда-то прерванный, оборванный Сталиным во имя быстрой, «полной» и «окончательной» победы социализма в отдельно взятой стране. Выходит, нам еще только предстоит построить социализм — демократический, гуманный, «с человеческим лицом», в чем, как мне представляется, и состоит революционный смысл перестройки.
Н. В. Любомирова. Для того чтобы в сознании появилось нечто новое, должна возникнуть реальная потребность, носящая всеобщий характер. Если такая постановка проблемы изменения сознания принимается, сразу встают два вопроса:
- возникла ли в последние два-три года потребность в изменении сознания?
- сложилась ли действительная ситуация изменения?
Вспомним гегелевское определение потребности как полагание отсутствующего необходимым. Что отсутствовало из того, что было жизненно необходимо практике? Отсутствовала реальная возможность выбирать из тех или иных вариантов деятельности лучший вариант. Обстоятельства диктовали выбор между плохим или очень плохим, лишая тем самым смысла саму процедуру избрания. Но ведь о сознательности можно говорить тогда, когда человек избирательно формирует свои отношения к природе — внешней и внутренней. Отсутствие многовариантности и возможности выбора наилучшего накладывает объективное табу на развитие сознания и мышления. И хотя какие-то изменения происходили, в путах оказалось именно развитие сознания как непрерывное, избыточное производство и воспроизводство новых социальных перспектив, вариантов деятельности.
Лично мне не совсем ясен критерий «отсчета» изменений, которым многие руководствуются сегодня. Ведь сознание должно быть не просто раздогматизированным, демократизированным, децентрализованным, плюралистичным, очищенным от лжи, покаявшимся и начиненным правдой. Внешние перемены такого рода очевидны, и нельзя их недооценивать. Но есть другие признаки ситуации: «вслух — сознание» почти не изменило сам подход к новой деятельности. Новое по-прежнему стремится осуществлять себя в объективных мыслительных формах застойного времени, механизма торможения. И в самой деятельности нередко выбирается не наилучшее, а первое, что дает немедленный, «скоропостижный», эффект. По-прежнему не решены проблемы: а) планирования трудовых отношений; б) способов поощрения, отбора, культивирования, защиты новых людей; в) системы свободного, гарантированного апробирования разных вариантов действий и пр.
Ориентация на быстрый, ошеломляющий успех и осторожничанье, недоверие к людям в кардинальном изменении действительности — «близнецы-братья». Современную ситуацию я бы охарактеризовала как попытку найти достойный выход из этих ножниц. Чтобы человек мог и начал иначе, по-новому, действовать, то есть менять свое сознание на самом деле, необходима, как минимум, некоторая отвоеванная гарантия, то есть удостоверенная внутренним опытом («чутьем») человека надежда на успешность предпринимаемой деятельности. И тогда способы социального действия людей в массовом масштабе будут диктоваться не нуждой и не принуждением. Мы получим возможность пробовать и ошибаться, так сказать, «на законном основании». Человек не должен бояться быть выброшенным с работы, из гражданства, из жизни в случае неудачной попытки.