Загрузка...Нельзя понять что бы то ни было в истории фашизма, в его сущности и предназначении, не подойдя с безнравственным интересом к личности Муссолини. Он есть олицетворенная душа фашизма, носитель его идеи, двигатель ее воли. Кто не видит и не разумеет этой исторической фигуры, тот мало что видит и разумеет в современной Италии.
Конечно, никто не знает, сколько еще лет жизни отведено в книге судеб этому замечательному человеку и куда поведет Италию его острый взор и стальная воля. Мы знаем, что враги его хотели бы урезать этот срок и вырвать Италию из его рук; мы знаем, что завистники ни за что не хотят отдать себе и другим отчет в размерах и силе этой фигуры. Но, оставляя все это в стороне, мы должны сказать, что Европа имеет полное основание с величайшим вниманием подойти к личности Муссолини, изучить ее и оценить по достоинству. Здесь есть что увидеть и понять; здесь есть чему научиться и что предусмотреть.
Бенито Муссолини всего 42 года. Он родился в 1883 году в Романье, в маленьком городке Форли. Отец его, простой рабочий, был кузнецом и имел свою мастерскую. Убежденный социалист, прямой, честный и горячий, он не допускал компромиссов в жизни и не раз платился тюрьмою и одиночкою за свои бурные, волевые взрывы и протесты. И до конца дней он оставался в Форли излюбленным кандидатом на общественные должности. Люди, близко знающие его семью, утверждают, что Бенито унаследовал от отца кованую волю и веру в социализм, а от матери чуткую интуицию и быстрый ум; и еще, что отец чуял размеры сына и предсказывал ему великую будущность.
Совсем юношей Муссолини сдает экзамен на народного учителя и отправляется странствовать. Два раза принимается он за учительскую лямку и два раза бросает ее. Он радикал, революционер, социалист; он не выносит принуждения, педантических обязанностей, дисциплины. Его влечет к анархизму, и он способен скомпрометировать себя внезапной и пламенной речью о цареубийстве. Его тянет на свободу, в пространство, вдаль; и он эмигрирует.
Начинаются годы бродяжничества, годы молодого кипения, искания и блуждания. Муссолини беден, как поденщик; и волен, как птица. Он силен и здоров; он кормится физическим трудом: среди итальянских эмигрантов многие и доселе помнят его носильщиком на станции, землекопом, чернорабочим. В эти периоды черной работы он живет жизнью итальянской эмиграционной богемы, — нищета, лохмотья, растрепанные балы, огненные споры и юношеские, опьяняющие мечты. Но он тратит не все, он откладывает, бережет и потом исчезает; он учится, он студент. Он слушает лекции; он запоем читает в библиотеках, где сторожа недоверчиво поглядывают на его лохмотья…
Так в Лозанне он аккуратно посещает лекции известного социолога Парето13 и, может быть, впервые вместе с ним продумывает исторический закон о периодическом истощении и крушении правящих государством слоев… Он учится жадно; он овладевает французским и, потом, немецким языком, — он поглощает массу, но без системы. Система тяготит его: он сам лучше знает, что ему нужно; он сам строит свою личность и наслаждается ее умственной и общественной независимостью… Потом опять приходит голод, и он опять среди чернорабочих.
И так — год за годом. Через всю Европу. Мимоходом, под влиянием Эдгара По, он пишет рассказы и озаглавливает их «Злые новеллы», но политика поглощает его все больше и больше. Его огненная революционность тревожит полицию всех стран: его статьи волнуют и создают ему репутацию опасного агитатора; за ним следят и, наконец, два швейцарские кантона отказываются терпеть основанную им революционную газету и высылают его.
Тогда он возвращается на родину. Ему 25 лет. И душа его переживает свой первый глубокий кризис. 1908-й год отмечен в его жизни как год сосредоточенного молчания. Он живет в маленьком местечке, ведет жизнь отшельника и отдается какой-то незримой, внутренней работе. «В течение долгих, долгих месяцев, — пишет один из его близких друзей, — он укрощает своего внутреннего демона» музыкой: в нем просыпается страстный скрипач; и только по ночам люди видят в горах его одинокую фигуру. Его пытаются вовлечь в социалистическую работу; в полемику; не оставляя скрипку, он бросает в ответ: «социализм не делается болтовней».
Внезапно он появляется в Болонье и блестяще сдает при университете экзамен на право преподавания французского языка. Ряд лестных предложений, от которых он отказывается. Его влечет к латинскому языку и латинской культуре, и он страстно отдается их изучению. Преподавание не манит его, и всякая «профессия» по-прежнему внушает ему отвращение…
Но надо зарабатывать, и он нехотя принимает место секретаря по рабочим делам в Триенте (тогда Австрия) и становится редактором местного социалистического листка. Это начало 1909 года. Он входит в жизнь местного итальянского населения, униженного и безвольного, он осязает шовинистический напор пангерманизма на юг, и в нем зарождается будущий патриот великой войны. Он развертывает в Триенте социалистическую пропаганду, приходит в столкновение с кругами немецких католиков, и через несколько месяцев его постигает изгнание из Австрии.
Снова период одинокого молчания в Форли. Он переводит на итальянский Шопенгауэра и Фихте, но для себя, не для издателя. И с трудом сдерживает в себе публицистический вулкан. Это период литературных замыслов, гневного нетерпения. Муссолини чувствует себя созревшим к действию и томится в вынужденной пассивности.
С января 1910 года он начинает издавать в Форли свой журнал, — социалистический еженедельник «Классовая борьба». И с этого момента вся жизнь его — стремительное и бурное восхождение, и каждая неудача, каждый удар, каждый разрыв — только сосредоточивают его успех и закрепляют его популярность.
До самого начала великой войны, в течение четырех лет — это путь революционного социалиста, который проповедует активную, наступательную, бескомпромиссную борьбу пролетариата за власть. Он презирает парламентское копошение либералов, масонов и реформистов, он с отвращением клеймит политическое болото, расчетливую, недерзающую стряпню, сентиментально-безвольное пустословие «радикалов». В 1911 году, когда начинается война из-за Туниса, он, верный своему социалистическому «пасифизму», идет во главе демонстрантов, чтобы задержать, «не отпустить» поезд с мобилизованными солдатами и расплачивается за это месяцами тюрьмы И сидя в тюрьме, он пишет свою книгу о Яне Гусе
Мало того, в июле 1912 года по его настоянию итальянский социалистический конгресс в Реджо Эмилия исключает из партии умеренных социалистов-реформистов — Биссолати, Бономи, Кебрини и Подрекка. Партия поворачивает налево, Муссолини становится во главе партийной газеты «Аванти!» (Вперед) и делается фактическим вождем партии.
Он редактирует «Аванти» два года, и подписка на газету поднимается до ста тысяч. Его публицистический вулкан раскрылся и работает. Но он не делает себе иллюзий, он понимает, что пролетариат темен, корыстен, неидеен и пассивен; он говорит прежде всего о воспитании; моральном, религиозном и политическом, о чувстве ответственности, об идее жертвы, о подготовке новой «элиты», зрелой и волевой. И снова, как и прежде, в минуту борьбы, в мае 1913’года Муссолини идет во главе миланской демонстрации бастующих рабочих и проводит ее среди штыков без кровопролития.
Война застает его обожаемым вождем пролетариата. Муссолини с первых же дней опознает в Германии нападающего врага и зажигается сочувствием к Бельгии. Он знает, что вся его прежняя идеология, — классовая, социалистическая, интернационалистическая, — подсказывает ему позицию невмешательства, выжидания и, может быть, даже пораженчества. Но стихийный патриотизм уже проснулся в нем, и глубокое государственное чутье, столь характерное для него, зовет его на совсем иные пути.
Он ищет какого-то синтеза между революционным социализмом и идеями «нации» и «Родины», он переживает глубокий затяжной духовный кризис и говорит о нем публично с изумительной искренностью, прямотой и храбростью.
Но партийная директория не с ним: и он расходится с нею…
Большинство миланской партии тоже против него. Бурное заседание, огненная речь — и он исключен. Муссолини принимает все последствия: он теряет все, выходит из редакции «Аванти» и остается на улице с 20 лирами в кармане. И только дружеская ссуда выручает его семью из нищеты.
И уже через несколько дней нашелся издатель, а через три недели вышел первый номер новой редактируемой им газеты «Пололо д’Италия», газеты национальной, патриотической, воинственной и… социалистической, более того — революционной, но только весь революционный пафос вложен в войну, ибо война понималась как война между прошлым (немецкий империализм) и идеальным будущим (истинная демократия, истинный социализм). И уже тогда Муссолини настаивал на организации «действенных фашей» (пучков, ячеек, союзов), внепартийных, отстаивающих вмешательство в войну.
Война началась, и Муссолини идет рядовым добровольцем. Он проводит в траншеях 19 месяцев. Его статьи и письма оттуда проникнуты бодростью, подъемом и волею к победе, он наслаждается «дикою и анархическою» жизнью окопов, не замечает лишений; но тревожится о воинском духе солдат, которые возвращаются из отпуска «с ядом в душе». Он не только воюет, но еще и борется за войну. И с отвращением говорит о «циммервальдской» позиции итальянских социалистов14: «Нет, нет. Чтобы спасти социализм, необходимо убить эту партию». Он уже предвидит гражданскую войну и внутренне готовится к ней.
В феврале 1917 года Муссолини был тяжело ранен, его увезли с фронта, жизнь его была в опасности, и целый год он мужественно выносил лютые страдания… И по-прежнему продолжал бороться с пораженцами и обдумывал необходимый отпор.
Тогда Муссолини первый понял, что на первом плане стоит проблема «демобилизуемого ветерана войны», героически дравшегося, переутомленного и возвращающегося домой в качестве все потерявшего, безработного пролетария. Страна обязана выйти ему навстречу, дать ему покой, почет, заработок и влияние. Соратник — соратнику брат, друг и единомышленник. «Мы увидим, — говорил он, — как гарибальдийским энтузиазмом восстанет Общество ветеранов Отечественной войны! Италия завтрашнего дня будет управляться теми, кто на войне отдал все»… Страну должен повести тот, кто строит ее своим трудом и кто умеет идти за нее на смерть. И соответственно этому уже с июля 1918 года его газета открыто выражает не голос «социалистов», а голос «соратников и производителей».
Война и траншея излечили Муссолини от классовой и интернациональной идеологии и отодвинули для него социализм — вдаль. Мир заключен, начинается «красное трехлетие» — общее брожение, бессилие и безволие правительства. Все шатается, все кипит, озлобление снизу и паника сверху. Один Муссолини стоит твердо: он знает, что делать, он понимает, что делает. Он презирает политическую дряблость Рима и уверенной рукой насаждает по всей Италии «фаши соратничества». И когда коммунисты приступили к террору, одни фашисты смогли, захотели и сумели дать им отпор.
Был момент в 1920 году, когда Муссолини во главе пятидесяти человек дал бой тысяче коммунистов на улицах Милана. Это было физическое поражение и моральная победа: отпор начался по всей стране.
Безволие власти, нарастание силы фашистов и утомление от гражданской войны довершили дело: в октябре 1922 года марш фашистских легионов на Рим и мудрое признание короля передали власть в руки Муссолини.
Вот краткая схема его жизненного пути. Многое уже видится сквозь нее, не правда ли? И его личность, и его идеология, и духовная атмосфера фашизма…
Но об этом и о другом скажу отдельно. Мое письмо и так слишком затянулось.