Загрузка...Многие буржуазные идеологи не ограничиваются тем, что связывают неизбежность войны и агрессии с какими-то отдельными «дефектными свойствами» человека и человеческого общества, но провозглашают их универсальным законом природы, общества и всего мироздания вообще. В такого рода трактовке причин разгула насилия и различных военных катаклизмов в человеческой истории отчетливо смыкаются, если не сказать сливаются, два, казалось бы, внешне ничем не связанные между собой течения буржуазной идеологии: социал-дарвинизм в его различных модификациях и клерикализм, апеллирующий к вульгарной биологизации общественных закономерностей в соединении с ветхозаветными догмами порочности и ущербности человеческого рода.
Эта универсализация войны, агрессии, насилия восходит к традиции реакционных мыслителей прошлого столетия, главным образом представителей «философии жизни», которые открыто проявляли склонность к абсолютизации насилия во всех его проявлениях и прежде всего в форме войны и взаимоистребления как доминирующего способа самоутверждения индивидов, наций, рас и различных социальных общностей. Они усматривали в этом проявление насильственной экспансии, присущей жизни вообще.
В этом отношении особенно характерны взгляды Фридриха Ницше, который считал, что само существование человека и вся жизнь общества неотделимы от насилия, эксплуатации, подавления и взаимоистребления. «Сама жизнь,— писал он,— есть в основе своей присвоение, нанесение вреда, преодоление чуждого и более слабого, подавление, твердость, навязывание собственных форм, воплощение и по меньшей мере, даже в самом мягком виде — эксплуатация…».
Ницше считал, что человек полностью унаследовал все эти атрибуты живой природы и сделал их нормой и принципом общения с себе подобными. При таких условиях война становится не только оправданной, но и единственно возможной формой человеческого общежития. Для Ницше закон борьбы за существование приобретает универсальное и абсолютное значение. Через его призму он рассматривает все естественные и социальные феномены бытия. Однако Ницше надо отдать должное в определенной последовательности. Он не пацифист и не пытается казаться таковым. Для него мир всего лишь интервал между войнами, своего рода аномалия состояния перманентной вражды.
Куда меньше последовательности в этом отношении обнаруживают представители теологического мировоззрения, с одной стороны, проповедующие пацифизм и мир, и, с другой стороны, начисто обесценивающие эту проповедь своим пониманием движущих сил мироздания, среди которых таким же абсолютным и универсальным, как и у Ницше, выступает закон борьбы за существование. При этом данный закон доведен до образа гипостазированного мирового зла, якобы являющегося результатом «первородного греха». Весьма рельефно и недвусмысленно эта мировоззренческая позиция выражена у русского философа и теолога второй половины прошлого столетия Владимира Соловьева, оказавшего заметное влияние не только на своих отечественных, но и на многих зарубежных последователей.
«Первейший закон природы,— писал он,— есть борьба за существование. Вся жизнь природы проходит в непрерывной вражде существ и сил, в их злобных нарушениях и захватах чужого бытия. Каждое существо в нашем мире от малейшей пылинки и до человека всею своею природною жизнью говорит одно: я есть и все остальное — только для меня. Сталкиваясь с другим, оно говорит ему: если я существую, то тебе уже нельзя существовать, тебе нет места со мною. И каждое… покушается на всех и хочет всех истребить и само всеми истребляется…
Противодействие между каждым и всеми неизбежно разрешается гибелью каждого,— враждебная среда, наконец, расторгает его бытие и вытесняет его из жизни,— борьба кончается смертью и тлением…
Смерть только въявь обнаруживает тайну жизни, показывает, что жизнь природы есть скрытое тление…
Таково дерево жизни в распавшейся природе: корень его — грех, рост его — болезнь, плод его — смерть».
В таком апофеозе имманентной вражды и взаимоистребления трудно усмотреть какие-либо рациональные основания для проповеди миролюбия и конструирования гармонического миропорядка. «Сущность мирового зла,— резюмирует Соловьев,— состоит в отчуждении и разладе всех существ, в их взаимном противоречии и несовместимости. Но в этом же самом состоит и бессмысленное, иррациональное бытие мира».
Тенденция безоговорочной и само собою разумеющейся экстраполяции специфических феноменов природного бытия живых существ на человека и человеческое общество глубоко укоренилась в самых различных течениях буржуазного философского мышления. И тот факт, что христианин В. Соловьев и антихристианин Ф. Ницше обнаруживают одинаковое видение вещей, лишь подтверждает это положение.
Предпосылкой к такой идентификации воззрений представителей различных течений буржуазного философского мышления является игнорирование принципиальных качественных различий между миром природы и социальным бытием человека.
Многие представители ортодоксального христианского богословия, в равной мере католического, протестантского богословия со ссылкой на «Ветхий Завет» бездоказательно постулируют тезис о «поврежденности» всякого бытия вообще: природного и социального, рассматривая эту «поврежденность» как прямое следствие «первородного греха» и дедуцируя из нее неизбежность войн, раздоров, конфликтов.
Весьма типичным для такого рода позиции может служить высказывание видного представителя современной клерикальной идеологии ФРГ Альфреда Дедо Мюллера, который в специальном богословском трактате по проблемам войны и мира в современную эпоху следующим образом характеризует общую панораму социальных взаимоотношений человечества: «Человеческая тенденция к раздорам и войне объясняется не только причинами эмпирического и морального характера, она является глубоко онтологичной по своему происхождению. Мифическое сказание о первородном грехе имеет насквозь реалистическое содержание, являющееся настолько глубоким, что его нельзя выразить в рациональных формулах и можно выразить только лишь символически».
Если говорить о каких-то попытках или проблесках научного осмысления данной проблемы в лоне бого гловского философствования, то из общей догматически-богословской цепи несомненно выпадают воззрения такого крупного и оригинального клерикального мыслителя, как Тейяр де Шарден.
Тейяр де Шарден также придерживается той точки зрения, что вся природа представляет собой арену вечной и ожесточенной борьбы за существование, в которой «миллиарды зародышей и миллионы взрослых особей теснят друг друга, отталкивают, пожирают кто займет больше места и лучшие места… и в ходе которой индивид наверняка доходит до пределов своих возможностей и своего усилия».
Так же, как и многие другие теологи, Тейяр идет но пути экстраполяции явлений и закономерностей мира природы па область социальной действительности под этим углом зрения объясняет причины всех конфликтных ситуации и человеческом обществе и, в частности, войны. Однако он не делает это столь прими шипи, как большинство его «духовных братьев».
Экстраполяция Тейяра является следствием стремления осмыслить социальные отношения под углом арония общих принципов его теории универсальной эволюции. С точки зрения Тейяра, эволюция природы, четко обозначенная диалектическими переходами на псе более высокие уровни, органически вливается в ноосферу и социосферу, передавая им весь заряд генетической информации предшествующих фаз эволюции. Тейяр пишет в этой связи: «Возникновение, умножение и эволюция наций, государств, цивилизации… Это зрелище везде перед нашими глазами; его перипетии заполняют анналы истории народов. Если мы хотим осмыслить этот спектакль и оценить его драматичность, не следует забывать только одно. В этой рационализированной форме, сколь бы ни были гоминизированными события, человеческая история па свой лад и на своем уровне реально продолжает органическое развитие жизни. Благодаря присущим ей феноменам социального разветвления, она все еще является естественной историей».
Тейяр, безусловно, прав, и в этом пункте его позиция близка к марксистскому пониманию диалектики развития материи, когда рассматривает человеческую историю как продолжение истории природы, однако он неправомерно переносит специфические закономерности последней на такой уникальный феномен, как сфера социальных отношений, которой присущи ее собственные закономерности.
Видимо, чувствуя недостаточную убедительность объяснения всех коллизий и возникающих на их основе конфликтов человеческого общества путем прямого выведения социального из биологического, Тейяр выдвигает и другую теорию, с помощью которой пытается объяснить отсутствие мира и гармонии во взаимоотношениях людей.
Тейяр считает, что каждый индивид является своеобразным источником некоего невидимого, но вполне реального поля отталкивания, препятствующего его сближению с другими индивидами. Это «поле отталкивания» обусловливает состояние враждебности во взаимоотношениях людей, перед которой, за редкими исключениями, оказываются неэффективными и бессильными все интегрирующие процессы, направленные на создание условий ко взаимопритяжению.