Загрузка...
Вместе с французским социологом близкие идеи на эту тему развивали Ф. Перру, Ж. Фурастье, Ж. Эллюль, У. Ростоу, Дж. Гелбрейт, П. Сорокин, Т. Парсонс, У. Баккингем, Я. Тинберген и О. Флейтхейле.
Р. Арон называл пять главных черт «индустриального общества»: 1) научный характер организации производства, 2) достижение материального изобилия (в 60-е годы в западной социологии появился термин «общество потребления»), 3) увеличение в национальном продукте удельного веса промышленности и соответственно уменьшение доли сельского хозяйства, 4) ликвидация войн как средства обогащения, 5) форма собственности на средства производства в «индустриальном обществе» не имеет значения.
Основной чертой «индустриального общества» французский социолог считал эволюционность, связанную с экономическим ростом. Для революций при такой системе места не находится. «Будущее всего человечества, — утверждал он, — явно подчинено закону рациональности (очевидно, в веберовском понимании. — В.К.) и растущей нравственности».
В то время как некоторые сторонники теории единого «индустриального общества», как, например, П. Сорокин, развивали концепцию «конвергенции» (сближения, слияния) капитализма и социализма, Арон полагал, что социализм будет поглощен капитализмом.
Своим блестящим интеллектом Арон при жизни приобрел славу первоклассного политического аналитика и даже провидца. Но он не был французским аналогом Г. Киссинджера или 3. Бжезинского, занимавших крупные государственные посты. Идейные оппоненты из левого лагеря отмечали удивительное постоянство его убеждений, моральную честность, открытость и смелость.
По политическим мотивам ученый порывает со своим «левым» другом Ж.-П. Сартром, но отказывается участвовать в деголлевской партии «Объединение французского народа». В своих «Мемуарах» он очертил границы своей политической позиции. Когда ему стало известно, что т.н. «Конгресс за свободу культуры», в котором он активно участвовал, субсидируется ЦРУ, он прекратил отношения с этой организацией. В непростой обстановке раскола французского общества по вопросу предоставления независимости Алжиру Арон решительно высказался за деколонизацию. А когда в 1967 г. президент де Голль допустил некорректное высказывание о еврейской нации, французский ученый публично заявил протест. Наконец, Арон отмежевался и от организаторов антикоммунистического форума «За альтернативу социализму», состоявшегося в Париже в декабре 1981 г.
Своеобразным развитием «философии истории» в творчестве Арона стало его обращение к международным отношениям. Об этом он писал: «Я избрал дипломатическую историю международных отношений в качестве примера изучения мира истории».
Французский ученый чутко следил за пульсом времени. С большим знанием дела он писал об актуальных экономических и политических проблемах США, Великобритании, Советского Союза, ФРГ, Италии, Японии, Китая, Индии, Израиля. Его компетентность в военно-стратегических вопросах заставляла прислушиваться к нему экспертов и государственных деятелей многих стран. Некоторые его высказывания воспринимались как пророческие.
Арон был далеко не беспристрастным наблюдателем «холодной войны». В отличие от многих американских стратегов 60-х годов, прозванных «ястребами» или «новыми гражданскими милитаристами», которые предусматривали возможность ведения «ограниченной» атомной войны, французский социолог такую возможность исключал наотрез. Но пацифистом он отнюдь не был.
Наиболее крупными работами ученого по международным отношениям были «Война и мир между нациями» и «Имперская республика США в мире (1945-1972)». Название первой из этих книг объяснялось тем, что любому государству, по утверждению автора, присущи две линии поведения в мировом сообществе, а именно война и мир, что одинаково присуще его природе. Арон, таким образом, соединил две известные концепции международных отношений — Дж. Гоббса и Г. Гроция. Социолог ввел в научный оборот свою концепцию «природного состояния» межгосударственных отношений, означающих их полную анархию, неуправляемость… Если в пределах своей территории, утверждал он, государство обладает суверенитетом, то есть монополией на власть, то на международной арене единого руководящего центра политики нет. Межгосударственную систему во второй половине XX в. он назвал «системой воинственной даже в периоды внешне видимого мира».
Постоянное соперничество государств, их взаимные подозрения, постоянный риск возникновения войны — все это результат отсутствия арбитра — судьи, трибунала или полицейской силы, которые могли бы регулировать межгосударственные отношения подобно отношениям между гражданами в правовом государстве. «Народы или государства, — по словам французского политолога, — действуют на исторической сцене наподобие лиц, которые не хотят подчиняться какому-нибудь господину, и не знают, как подчиняться общему закону».
Арон не сомневался в том, что внешняя политика может опираться только на силу. В само понятие силы он предлагал внести следующую дифференциацию, позволяющую экспертам внешней политики иметь четкие критерии оценки. Он различал, во-первых, силу как совокупность военных, экономических и моральных факторов, во-вторых, власть, осуществляемую государственными органами в пределах своей территории, и, наконец, могущество как способность данной страны навязать свою волю другим. Последним качеством ныне наделены, пожалуй, только Соединенные Штаты. Бывший генеральный секретарь ООН Б. Бутрос Гали с основанием говорил, что у США нет дипломатии, ибо при их мощи они в ней не нуждаются.
Еще в 1947 г., когда «холодная война» только начиналась, Арон определил состояние международных отношений знаменитой фразой: «Война мало вероятна, но и мир невозможен». Это положение затем чаще всего выражалось в печати лаконичной формулой — «равновесие страха» перед угрозой термоядерной войны.
В отличие от американских коллег из школы «политического реализма» Арон не принадлежал к «ястребам». Он, в частности, не допускал даже в принципе возможность ведения «ограниченной атомной войны», отвергал геополитические концепции, обосновывавшие территориальные притязания определенных держав. «Географическое изучение границ, — писал он, — практически не дает никаких аргументов в пользу доктрины так называемых естественных границ».
По мнению французского социолога, человечество сможет прийти к полному отказу от войн при выполнении трех условий: а) ликвидации разрыва между жизненным уровнем привилегированного меньшинства и основной массы человечества, фактически живущего в нищете; б) создания мирового «сообщества наций», организованного на принципах федерализма; в) прекращения антагонизма между двумя общественно-экономическими системами, с тем чтобы каждая из них считала законными и допустимыми идеалы и учреждения другой. Все эти условия слишком разноплановы, а их реализация пока невыполнима.
Как принимаются внешнеполитические решения? Эта проблема всегда волновала политологов. По мнению Арона, внешнюю политику определяет не один человек -президент или премьер-министр — и даже не узкий круг лиц: решения принимает бюрократия, представленная не одной организацией, каждая из которых имеет собственные интересы и соперничает с другими. Поэтому внешнеполитические решения, как правило, — результат борьбы партий и группировок в правящих кругах, а также других факторов, в особенности международных.
Арон никогда не опускался до уровня примитивного, «пещерного» антикоммунизма, а подмечал преимущественно те положения марксистского учения, которые уже не согласовывались с эволюцией общества и которые догматически мыслящие теоретики компартий не решались отвергнуть. По его словам, для него «анализ марксизма состоял в том, чтобы ответить на вопрос: ошибался или был прав Маркс в той или иной части своих теорий, был ли он опровергнут тем или иным аспектом исторической эволюции мира. «В этом вопросе я разделю, — писал он, — мнение Шумпетера, который, не будучи марксистом, однажды заметил, что все пишущие об обществе хотели бы иметь тот же коэффициент реализованных предсказаний, как Маркс — коэффициент исключительно высокий даже при немалом числе ошибок».
Оставаясь либеральным теоретиком, Арон не отвергал экономические понятия марксизма, заявляя: «Всякое богатство создается трудом и умножается в результате создания прибавочной стоимости, которую эксплуататоры изымают у трудящихся своей собственной страны и у трудящихся периферии». По его словам, «марксистская теория прибавочной стоимости обязана своей популярностью тому факту, что она неопровержима».
Что касается марксистских категорий «производительных сил, производственных отношений, классовой борьбы, классового сознания, а, кроме того, базиса и надстройки, — писал он, — их можно использовать во всяком социологическом анализе. Сам я, когда пробую анализировать советское и американское общество, охотно начинаю с состояния экономики и даже с состояния производительных сил, чтобы затем перейти к производственным отношениям, а затем к социальным отношениям. Допустимо критическое и методологическое использование этих понятий для понимания и объяснения современного, а может быть, даже любого общества».
Признавая огромный вклад марксизма в интерпретации истории, которая до него представлялась как нагромождение хаоса, Арон писал: «станем мы марксистами или нет, — мы пропитаны историческими взглядами марксизма».
Не обошел стороной французский социолог и темы общественно-экономических формаций. Вместе с другими западными исследователями он отмечал, что предсказания Маркса о неминуемом крахе капитализма основывались исключительно на европейском историческом материале и не учитывали «азиатский способ производства», который к тому же не был достаточно раскрыт ни Марксом, ни Лениным.
«…Азиатский способ, — утверждал он, — по-видимому, определяется не зависимостью рабов, крепостных или наемных рабочих от класса, владеющего средствами производства, а зависимостью всех трудящихся от государства. Если такая интерпретация азиатского способа верна, то структура общества будет характеризоваться не классовой борьбой в том смысле этого термина, который ему придают на Западе, а эксплуатацией всего общества государством или бюрократическим классом».
Интересное соображение, но задолго до его появления русский марксист Г.В. Плеханов отмечал, что отличительная черта «азиатского способа производства» — личная зависимость людей от государства (монарха) и своеобразная «национализация» земли в пользу того же государства в восточных деспотиях — в Египте, Китае, Персии, Индии и России.
Вместе с тем, свою «философию истории» Арон противопоставлял марксистской социологии — историческому материализму. В философской критике марксизма он вместе с рядом других западных обществоведов ухватился за идею противопоставления «молодого» Маркса — «зрелому». Основанием для этого служили «Экономикофилософские рукописи 1844 года», где гуманизм превалирует над ключевым тезисом марксизма — экономическим детерминизмом.
В книге «Мнимый марксизм», где речь идет в основном об экзистенциализме Ж.-П. Сартра и М. Мерло-Понти, Арон цитирует «молодого» Маркса, который будто бы балансировал между материализмом и идеализмом: «…Последовательно проведенный натурализм, — писал Маркс в 1844 г. — отличается как от идеализма, так и от материализма, являясь вместе с тем объединяющей их истиной. Мы видим в то же время, что только натурализм способен понять акт всемирной истории».
Маркс, как известно, видел задачу философии в изменении мира. Но это не приемлет Арон. Признавая за марксизмом статус философии, он отказывается считать его научным учением. Спрашивается: а как тогда поступить с экономической и политической теориями Маркса, имеющими самое прямое отношение к научными дисциплинам?
Будучи ландскнехтом «холодной войны», Арон последовательно отстаивал принципы либеральной идеологии, активно участвовал в «психологической войне», которую вел Запад против СССР. Об этом свидетельствовали его книги «Опиум для интеллигенции» (1955) и «Демократия и тоталитаризм» (1965). В первой из них он задался целью смазать различия между «левыми» и «правыми», а ведь политика не в последнюю очередь — это «война идей» (терминов, символов, пропагандистских клише, политических мифов). «Я не признаю этих определений, — писал он, — в Национальной Ассамблее (французском парламенте. — В.К.) фронты обрисовываются иначе — в зависимости от обсуждаемой проблемы». Социолог решил разом ниспровергнуть три мифа: «левые», «революция» и «пролетариат».