БЕЗМЕСТНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА И МЕСТО ЛЮДЕЙ
За заброшенностью, внешней неряшливостью жилого пейзажа просматривается весьма долгая история — достаточно вспомнить забор из гоголевского «Ревизора», к которому тотчас натащат всякой дряни… Дело, по-видимому, в том, что в силу множества причин безместность — весьма устойчивое явление в российской действительности. Место, в особенности публичное, строго говоря, почти никогда не воспринималось основной массой населения как «свое»; оно возникало и существовало помимо и нередко вопреки воле рядового обывателя.
Откроем А. В. Никитенко: «Прочтем у Мармье следующие заметки о России: Все дома в русских деревнях серые, вытянутые в одну линию, построенные по одному образцу, кажутся вышедшими из земли по повелению русского офицера. Очень верно!» Литератор и цензор Никитенко не знал о том, что первый указ о перепланировке деревень был издан еще Петром 7 августа 1722 года за № 4070: Указ, как и многие другие, не был реализован, но, как и иные распоряжения коронованного отца, он был повторен Елизаветой 17 декабря 1753 года. Понадобилось еще едва ли не сто лет, чтобы все та же операция регламентированной перепланировки деревень была осуществлена почти повсеместно. Массовое распространение уличных планов «шнуром» вдоль дороги относится лишь к XIX веку у государственных крестьян перестройки начались с основания Министерства государственных имуществ в 1837 году.
Старинное «гнездовое» строение, когда вокруг церкви и окружавшего ее незастроенного пространства свободно располагались неправильным кольцом 8—10 — 20 дворов родственников и свойственников, было уничтожено столь тщательно, что только на Севере, куда не добирались исполнительные чиновники и где не было помещичьего владения, сохранились немногие примеры. Да и вообще литературный миф об устойчивой патриархальной деревне не имеет под собой особой почвы. Степень случайной подвижности владений в общине чрезвычайно велика. Так, скажем, селу Песцову в 1754 году было додано от других 70 десятин, а в 1758 году — еще 122 десятины. Село Дмитриевское в 1754 году отдавало соседям 23 десятины, а в 1759 году само получило от них 43. После проведения Пятой ревизии община села Песцово решила изменить систему обеспечения землей одних деревень за счет свободных участков, имевшихся в других. И почти полгода шла борьба относительно принципа перераспределения земли, осложненная тем, что Гагарины, Щербатовы, Панины и другие крупные землевладельцы, преследуя свои экономические интересы, постоянно вызывали волны насильственных переделов, выясняя свои отношения или вытесняя крестьян с полей, расположенных ближе к усадьбам.
Деревня, таким образом, непрерывно перестраивается, реорганизуется, независимо от того, оставались крестьянские дома на старых местах или (что бывало нередко) перевозились из одной деревни в другую. Добавим к этому периодический «вывод» крепостных на новоприсоединенные к империи земли, частые операции приписывания государственных крестьян к промыслам и заводам — жизнь села, за исключением Севера и беглого раскольничьего Востока, была вплоть до середины XIX века столь нестабильной, что говорить о Местном не представляется целесообразным.
Выло бы наивно искать качественно иное положение в городах. Как с горечью писал П. П. Огарев, «большая часть наших городов — насильственная случайность. Это не центры, последовательно выращенные развитием местной общественной жизни. Это административные центры, навязанные народонаселению правительством для своих целей управления». Характеристика жесткая и вместе точная. Опирается она па то обстоятельство, что при Екатерине множество сел, слобод и местечек были враз переведены в ранг города, а жители их объявлены мещанами исключительно по символическим соображениям ради умножения числа «цветущих» городов. Даже на середину XIX века и даже в Москве 25% населения суть крестьяне, имевшие временный вид на жительство, а еще 20% — дворовые крепостные московских домовладельцев, то есть почти половина населения вообще бесправна.
Права мещанского сословия, мягко выражаясь, были ограничены, и, ввиду отсутствия казарм до Николая I, всегда могли быть дополнительно ущемлены регулярным постоем, так что даже приватность жилища никак не была гарантирована. Граница между городом и прочим была весьма подвижна. И за счет ежегодных летне-зимних переселений помещиков с огромной дворней, и за счет характерного для российской истории несовпадения номинального и реального: в городе постоянно пребывают законно или полузаконно или незаконно торгующие крестьяне и сезонники, тогда как горожане пребывают вне города систематически.
Скажем, в 1857 году, то есть за четыре года до отмены крепостного права, в Минской губернии по официальной статистике из 126 тысяч человек городских сословий в городах проживала 61 тысяча, а прочие — в селах, где всегда и жили. Торговля, как давно выяснено, производилась преимущественно вне городов — на ярмарках. Промышленность развертывалась в первую очередь в селах (Кимры как обувной центр, к примеру) и слободах (текстиль Иванова).
В свое время Василий Татищев сочинил блистательное определение российских городов: «Град есть место укрепленное или без укреплений, в котором многие домы разных чинов, что военные и гражданские служители, купечество, ремесленники и чернь или подлой народ. И все обсче называются граждане. Состоит под властию начальства. Но у нас токмо тот городом имянуется. которой подсудной уезд имеет, а протчие или крепости, или пригороды и остроги».
Гротескным символом взаимоотношений центральной администрации с ее апологией универсализма и городского общества может послужить исторический анекдот с городком Пошехонье. В 1843 году в ответ на длительные прошения мещан был наконец построен мост, однако договор с перевозчиком не утратил силы. После долгой тяжбы, в ответ на слезное прошение перевозчика, не имевшего с чего платить не снятую с него подать, было принято историческое решение: для усиления доходов уничтожить мост и учредить перевоз, который составит новую оброчную статью!
При гигантском количестве именных указов и общих распоряжений мы можем заметить, что целое столетие поселения неустанно вибрируют, то теряя, то вдруг приобретая жителей. В 1797 году губернатор докладывает о Стерлитамаке, что большая часть жителей его «с разных земель сходцы не помнящие родства». Полвека спустя, в 1852 году, одесский губернатор докладывает: «Многие мещане вовсе находятся в неизвестных отлучках, почти пятая часть мещан Одессы без узаконенных письменных видов в уездах Херсонской губернии занимается земледелием».