Загрузка...В противоположность господствовавшей феодально-христианской морали Шевченко обосновывал и пропагандировал атеистическую, революционно-демократическую мораль. Он не писал специальных работ по этике, но на основании всего его творчества можно составить довольно ясное представление о его этических воззрениях, можно проследить, как складывалась и развивалась в условиях феодально-крепостнического строя новая мораль подымавшегося к социальной борьбе крестьянства.
Враги революционного демократизма, в особенности украинские буржуазные националисты, успели оболгать Шевченко и в вопросах этики. Они приписывают ему феодально-христианскую мораль с ее принципами смирения, покорности, незлобия к врагам и всепрощения им. Например, «народовец» Е. Огоновский, в своей вступительной статье ко львовскому изданию «Кобзаря», изображает Шевченко смиренным христианином. Иногда этические взгляды Шевченко изображаются в каком-то космополитическом духе вселюдской, внеклассовой морали. Так, в сборнике памяти Шевченко, изданом украинскими буржуазными националистами под редакцией М. Грушевского, Н. Сумцов в статье под названием «Гуманизм Шевченко» писал: «Искренняя любовь обнимает весь божий мир, всех людей, все славянство, Украину, народ, детей, девушек, обесчещенных женщин». «Он простил своих притеснителей и ярко выразил, что прощение должно лежать в основе добра» ( «Збірник памяти Тараса Шевченка» (1814—1914). Київ, 1915, стр. 24, 25.).
Но это явная фальсификация. Крестьянский революционер, непримиримый враг крепостничества и царизма не мог принять и не принял вселюдскую мораль христианского смирения, кротости и всепрощения врагам. Христианская мораль отражала интересы класса помещиков, оправдывала деспотизм царя, как «помазанника божия».
Разоблачая лицемерный характер христианской морали «братолюбия», проповедуемой церковью, поэт в поэме «Кавказ» показывает, что под именем религии помещики скрывают свои шкурные интересы. Он пишет:
По апостольским заветам
Любите вы брата,
Суесловы, лицемеры…
Возлюбили вы не душу,—
Шкуре братней рады.
И дерете по закону…
Здесь же Шевченко пишет, что волею императоров и князей на войне льется кровь, грабится чужое добро и все это лицемерно прикрывается «неутомимыми поклонами» в храмах перед иконами. Такова сущность христианской морали.
Согласно христианской этике, ее нормы признаются чем-то постоянным, нерушимым, данным свыше—самим «богом». Шевченко же признавал, что принципы морали порождаются тем или иным общественным строем, а потому они не могут быть неизменными, раз навсегда данными. В повести «Прогулка…», например, Шевченко отрицает врожденный характер страстей. «Врожденных таких отвратительных способностей я не признаю…— пишет он.— У нас говорят про пьяницу, вора и тому подобного художника, что он, бедненький, уж с этим и родился. Пренаивное понятие!
И если бы спросить и у знаменитого череповеда Лафатера, то и он, положа руку на сердце, сказал бы:—«Пренаивное понятие!» (IV, 267).
Так рассуждал идеолог революционного крестьянства почти сто лет тому назад, а идеологи буржуазии эпохи загнивающего капитализма и сегодня с «ученым» видом продолжают «разрабатывать» и пропагандировать «расовую теорию» — прямую наследницу «череповедения» Лафатера.
В русских повестях Шевченко показал нравственный маразм и все духовное убожество и культурную нищету помещиков дворян-офицеров, этой «привилегированной касты» бездельников, расточителей, феодалов-собачников, пьяниц, картежников, развратников. Причина этого маразма — в общественном строе, в той конкретной обстановке, в которой живут и воспитываются люди. Так, страсть к картежной игре, говорит Шевченко, порождена теми общественными условиями, в которых находится человек, бытом паразитирующего класса помещиков-крепостников, она выросла «из бодота бездействия и из тины нравственной пустоты».
В повести «Близнецы» Шевченко показал бездельника, мота, картежника и пьяницу Зосима, который учился в кадетском корпусе, а затем находился в кругу офицеров. Офицерская среда, говорит Шевченко,— это «омут», «нравственное безобразие» (V, 21). Когда Шевченко говорил: «Проклятие вам, человекоубийцы— кадетские корпуса!» (V, 156), то он понимал и политическую сторону воспитания: царизм нуждался в нравственно растленных кадрах, готовых на все, а значит — и на кровавую расправу с «неспокойным» народом.
Но в результате изменения среды, говорит Шевченко, возможно изменение нравственных черт человека. В повести «Прогулка…» он рассказывает о том, как помещик Курнатовский под большим влиянием нравственно очень сильных личностей — своей бывшей крепостной девушки, на которой он женился, ее прекрасного брата и их друзей существенно изменился: из бездельника, распутного пьяницы и картежника он становится деловым и культурным человеком, «из гусара делается человеком». Отсюда Шевченко делает обобщающий вывод: «Как обстановка изменяет человека!» (IV, 391, 392).
Однако было бы большим заблуждением полагать, будто Шевченко считает, что таким путем можно перевоспитать все сословие помещиков и превратить их в честных тружеников. Помещик все же остался помещиком. Уничтожение феодально-крепостнического строя, возможно, по мнению Шевченко, только путем революционных преобразований. Застарелые болезни, говорил он, «если и излечиваются, то только героическими средствами» (V, 35), т. е. путем революционного переворота.
Из многих произведений Шевченко видно, что он прекрасно понимал противоположность между нравственными воззрениями господствующего сословия помещиков-крепостников и эксплуатируемого ими крестьянства. В одном из стихотворений он прямо заявлял, что нельзя «правду разделять с врагом» (II, 344).
В русских повестях Шевченко показывает, к чему сводится мораль помещиков. Для них крестьянин — раб, лишенный всякого человеческого достоинства; по отношению к нему не существует никаких нравственных норм. На крестьянине лежит одна обязанность — безмерно работать на помещика. Характеризуя отношение помещиков к крестьянам, Шевченко в поэме «Марина» говорит о «собачьих обычаях» и показывает, как, скрываясь за классовым характером законов, написанных царями в интересах крепостников, помещик зверски относится к крестьянам.
Носителя высокой нравственности Шевченко видел в крестьянстве. «О мои милые, непорочные земляки мои!—писал он в повести «Прогулка…».— Если бы и материальным добром вы были так богаты, как нравственной сердечной прелестью, вы были бы счастливейший народ в мире!» (V, 321). Даже в поэме «Гайдамаки», которых реакционная пресса называет «кровожадными», в лице восставших крестьян Шевченко видит «добрых» людей. Он очень сожалеет, что произошло такое ужасное, кровавое событие, но он не винит в нем восставших крестьян, он признает их действия обусловленными самой жизнью, сложившейся обстановкой того времени. Не гайдамаки виноваты в том, что они проливали кровь, их довели до этого польские магнаты, шляхта, ксендзы, иезуиты.
Борьбу гайдамаков с польскими помещиками, их решительную расправу с врагами Шевченко называет «святым делом». Народ, на крови которого помещики-крепостники строили свое благополучие, свою роскошную жизнь, вправе ответить кровавой расправой над врагами:
…И рабские руки
Развязались — и кровь за кровь,
И муки за муки!
(Т. Шевченко. Собрание сочинений в пяти томах, т. I, 1949, стр. 157.)
Если реакционная пресса, обвиняла гайдамаков в «кровожадности», то Шевченко это вовсе не ставит в вину повстанцам. Исходя из анализа конкретных условий жизни крепостного крестьянства, из истории освободительной борьбы угнетенных, мыслитель объясняет происхождение такой этики и доказывает, что исторически она закономерна.
В связи с этим следует вспомнить один эпизод из истории французской революции XVIII века. Когда реакционеры аристократы бросали упреки левому революционному деятелю Марату в кровожадности, один французский писатель очень остроумно и правдиво ответил на это: у Марата «очень нежное сердце». Эту кажущуюся пародоксальность прекрасно понял Белинский. В письме к В. П. Боткину он говорил о себе: «Я начинаю любить человечество маратовски». В другом письме он разъяснил, что это значит, каким путем надо идти в борьбе за счастливое будущее человечества. «Но смешно и думать, что это может сделаться само собой, временем, без насильственных переворотов, без крови…,— писал Белинский.— Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов» (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. XII. М., 1956, стр. 52, 71.).
Беззаветная любовь к миллионам народных масс, к униженным, страдающим, гибнущим, и сознание исторической необходимости ради счастья их пренебречь интересами небольшой кучки богачей-угнетателей и не дрогнуть перед пролитием крови,— в этом проявляется подлинный гуманизм революционных демократов — и Белинского, и Шевченко, в противоположность абстрактному буржуазному гуманизму, толкующему о любви вообще к человеку вообще, за которой скрываются: кабала, угнетение трудящихся и гибель их в результате нужды и нищеты. Вот почему в ответ на обвинение помещичьими писаками Тараса Шевченко в «кровожадности», имеется полнейшее основание сказать: у автора «Гайдамаков» было очень нежное сердце.
Гуманизм революционного демократа это — беззаветная любовь к человеку труда и ненависть к эксплуататору, к угнетателю.
Следовательно, мораль революционного крестьянства прямо противоположна церковно-христианской морали — смирения, покорности и всепрощения врагам, отвечающей интересам помещи-ков-крепостников, Так, в процессе освободительной борьбы крестьянства складывалась новая этика, этика революционной борьбы.
На прямо противоположной позиции в области этики стоял идейный противник Шевченко националист Костомаров. Последовательно проводя в «Книгах бытия» (1846) религиозный принцип, ссылаясь на Христа, он выступал против «бунтов и несогласий». В 60-х годах XIX в., когда классовая борьба обострилась, Костомаров ополчился против «нигилистов», против «всякого модного либерализма», против революционных демократов. Он считал, что все это является результатом материализма, «отвержением нравственного закона, вложенного в сердце человека высочайшим вечным разумом, управляющим по неведомым нам путям всею судьбою истории человечества» ( Автобиография Н. И. Костомарова. М., 1922, стр. 300, 310.). «Высочайший, вечный разум», по Костомарову, это тот же бог, стоящий на вершине феодальной идеологии, всегда «охраняющий» помещиков-крепостников и их царя.
К вопросам этики революционной борьбы Шевченко возвращается неоднократно в повести «Варнак» и в одноименной поэме. Этику он прямо не выводит из социально-экономического положения класса, но такой вывод подсказывается всем содержанием повести. Повстанцы с оружием в руках занимаются «с товариством честным лыдарским промыслом, то есть разбоем». Не случайно понятие «честного лыцарского промысла» и «разбоя» Шевченко соединяет словом «то есть». Этим он подчеркивает, что в моральной оценке одного и того же действия существуют две различные, классово-противоположные точки зрения. Помещик грабит беззащитного крепостного крестьянина в своих личных, корыстных интересах, ради роскоши, пьянства, прожигательства жизни; крестьянин-мститель отбирает у злодея-помещика награбленное, причем не ради только своих личных интересов, ибо добытое у богачей он раздает беднякам-крестьянам и таким образом возвращает добро по принадлежности, т. е. крестьянам. Деятельность отряда находила одобрение у крестьянской массы. «Рыцарскими подвигами своими,— говорил атаман отряда,— я снискал благорасположение крестьян… (III, 179, 180). Повстанческая деятельность в сознании крестьянства поднималась, таким образом, до степени благородного рыцарского подвига, до степени геройства.
И здесь так же, как в поэме «Гайдамаки», Шевченко говорит о том, что ненависть крепостного крестьянства, восставшего против злодейства помещиков, дошла до крайней степени. Характерно, эта мораль, оправдывающая расправу над помещиком, свойственна не только повстанцам из отряда, но и крестьянству вообще. Шевченко продемонстрировал это на следующем эпизоде. Когда повстанцы жгли панские палаты и уничтожали помещиков, никто из собравшихся крестьян «пальцем не пошевелил», чтобы помочь помещикам. «Грубые, жестокосердые люди»,— говорит писатель в повести «Варнак», но это жестокосердие вовсе не является прирожденным свойством «мужицкой» натуры, оно порождено социальной обстановкой. «А кто их огрубил? Кто ожесточил?—ставит вопрос мыслитель и отвечает: Вы сами, жестокие несытые (ненасытные.— М. Н.) паны!» (III, 188).
В ряде своих произведений («Слепая», «Марина») Шевченко показывает, как, благодаря условиям общественной жизни, в сознании женщин «покрыток», ставших жертвой издевательства помещиков, вместе с потерей веры в бога, утрачивают свое значение в сознании человека и такие христианские принципы морали как смирение, покорность и всепрощение врагам.
В результате «,покрытии» становятся на путь мщения своим мучителям, они убивают помещиков и сжигают их хоромы.
В поэме «Марина», как и в повести «Варнак», мораль мщения врагу имеет массовый характер. Такое же положение Шевченко изображает и в поэме «Княжна».
Это — революционно-демократическая мораль, содержащая в себе черты морали мести, имеет несомненно прогрессивное значение, как одна из форм сознания подымавшегося на революционную борьбу класса крестьянства.
Историческая заслуга Тараса Шевченко заключается в том, что он первый среди украинских интеллигентов подметил происходящие в передовой части крестьянства процессы формирования принципов новой морали и отобразил их в своем творчестве. Тем самым он способствовал укреплению и развитию морали революционного крестьянства, необходимой ему в классовой борьбе против ига помещиков-крепостников.
Как было уже сказано, украинские буржуазные националисты изображают Шевченко смиренным христианином, проповедником любви к врагам и всепрощения. Так, украинский националист С. Ефремов утверждает, что у Шевченко имеется решительный «протест против всякой кривды», что ради «наименьшего брата» Шевченко даже «подымает бунт против социального строя, против государственных форм, против религиозных учреждений — против самого бога…» Но оказывается, «правда-месть» появляется у Шевченко, уверяет Ефремов, только «во время наибольшего возмущения», она для поэта не характерна. «…Большей частью не с местью, по Ефремову, а с милосердием соединяется правда у Шевченко, не грозной карательницей с мечом в руке является, а мирным существом, с масляничной веткой всепрощения». У поэта «чистое, незлобивое сердце». Главное для него то, что он умел «прощать»,— подчеркивает Ефремов (Сергей Ефремов. Історія українського письменства. Київ, 1910, стр. 250, 255, 265.).
Чтобы доказать, что мораль Шевченко,— это мораль христианская, Ефремов обходит все то, что ему невыгодно, и ссылается всего только на три места в произведениях Шевченко: «Меж скалами, подобно вору», «Ведьма», «Неофиты». В первом из них рассказывается о том, как жена казака сблизилась с паном и довела до того, что мужа ее, бедняка казака, насильно отдали в солдаты. И вот, когда под старость он, искалеченный, вернулся домой и увидел, что жена его тоже нищенствует, он ее простил.
Шевченко заканчивает стихотворение такой моралью: «Так прощать учитесь, люди».
Не трудно понять, что этот вывод касается лишь взаимоотношений мужа и жены. Вопрос о мести пану не мог и возникнуть, так как пана к этому времени уже не было в живых. Следовательно, нет никаких оснований толковать это прощение в широком социально-политическом плане, а тем более относить его и к врагам бедняков, к классовым угнетателям.
Что касается прощения злодея пана «ведьмой» в одноименной повести, то Шевченко здесь лишь реалистически показал неустойчивость морали у пострадавшей бедной женщины в условиях господства христианской морали всепрощения.
Не прав также Ефремов и в отношении поэмы «Неофиты». Здесь он выхватывает несколько последних строк из пятой главы, где речь идет о том, что «вокруг смертного одра» Нерона, этого «людоеда», «собаки», «деспота скаженного»’ (украинский текст) соберутся «мученики» «в оковах», «дети святой свободы» и осудят его. Но как осудят?—Они, как христиане, «простят» ему. Здесь Шевченко отобразил мораль христианства, а не свою точку зрения. Но Ефремов скрывает от читателя, во-первых, что неофит Алкид поет «псалом», в котором речь идет о борьбе за правое дело при помощи острых мечей, и, во-вторых, основную мысль самого Шевченко, изложенную им в качестве вывода в конце XI главы, о том, что Нерона убьют и что всходит из-за моря «звезда» освобождения. Все это уж очень далеко от христианского смирения и всепрощения.
Традиции революционной морали идут от русских революционеров второй половины XVIII в., наиболее ярким представителем которых является А. Н. Радищев. Революционная мораль ярче и глубже выявилась у революционных демократов, идеологов крестьянства. Если первое «поколение» борцов было еще далеким от народа, то второе уже более приблизилось к нему. Это в частности видно в творчестве Шевченко. Носителями новой морали революционного действия поэт считает сами широкие народные массы.
Но в то же время эта мораль имеет исторически обусловленный характер. Борьба крестьян направлена против того, что обречено на гибель, но она лишена ясной перспективы, борцы не видят того нового, что должно заменить старое, идеалы их будущего им еще неясны.
Крестьянство самостоятельно, без рабочего класса, не в состоянии правильно понять идеалы будущего. Оно и не может без руководства рабочего класса осуществить новый общественный строй, где не будет эксплуатации и гнета. Правда, на более высоком этапе развития освободительной борьбы сознание передовых крестьянских масс, в лице их лучших идеологов, может подняться до утопического социализма, что, скажем, и нашло свое определенное и более яркое выражение в мировоззрении
Н. Чернышевского. Общественно-политические воззрения Шевченко развивались в этом же направлении.
В русских повестях Шевченко клеймит позором праздную, роскошную, распутную жизнь растленного сословия помещиков и восхваляет честный труд простых людей, их бескорыстие, трудолюбие и скромную жизнь. Счастье, по его мнению — в труде, но не на пана, этот труд — проклятье, а в труде на самого себя, на всех тружеников. «Человек трудолюбивый, по-моему, самый счастливый человек на свете…,— восклицает поэт.— Завидую и всегда буду завидовать тебе, счастливый благородный труженик!» (III, 387).
О бескорыстии простого человека писатель говорит и в повести «Прогулка…». Когда герою обороны Севастополя матросу Обеременко в награду за увечье предложили обратиться с любой просьбой к Комитету раненых, он отказался от денег и просил, чтобы освободили его сестру из крепостной неволи.
В очень теплых тонах Шевченко пишет в поэме «Солдатов колодец» о крестьянине Максиме. Этот «работящий» человек выкопал колодец для общего пользования. Люди добрым словом вспоминают Максима.
Счастье —в труде, но этот труд должен быть свободным трудом; там, где крепостная зависимость, не может быть счастья. И этот «проклятый вопрос» крепостного права, говорит Шевченко в повести «Музыкант», не дает ему возможности испытывать счастье. Роскошный, многолюдный бал у богатейшего помещика за счет труда нищих, оборванных крестьян Шевченко называет «каким-то нечеловеческим весельем».
Не завидуй богатому:
Богатый не знает
Ни любви, ни уваженья,—
Ох их покупает
(I. 337)
Там, где богатство, нажитое эксплуатацией простого народа, там нет ни искренней дружбы, ни истинной любви, там все измеряется на деньги, подчиняется корыстному расчету.
Если ты с деньгами, говорит Шевченко в повести «Несчастный», то на тебя «будут смотреть, как на бога, и молиться и кланяться тебе, как самому щедрому богу» (III, 338). Деньги — вот бог.
В повести «Художник» Шевченко рассказывает, что, когда художник Венецианов завел беседу с помещиком, владельцем крепостного талантливого художника, с целью выкупить его из крепостной неволи, и стал намекать ему на необходимость содействовать просвещению, то помещик этот попросту заявил: «Какая тут филантропия! Деньги и больше ничего!» Таков нравственный облик помещиков-крепостников.
В «Подражании 11 псалму» Шевченко так вскрывает это лицемерие крепостнического общества:
Друг другу тайно цепь куют
В потемках сердце, а словами,
Медоточивыми устами
Целуются и часа ждут,
Не скоро ль брата под холстиной
От них на кладбище свезут?…
Настоящее счастье — у простых людей, у тружеников; оно там, где человек свободен и независим и руководствуется не корыстными соображениями, а своими симпатиями, желаниями, стремлениями.
Назар Стодоля в драме того же названия так беседует со своей возлюбленной Галей, которую отец, против ее воли, намеревается просватать за Чигиринского полковника. Назар — казак гордый, независимый по характеру, свободолюбивый человек. «Я тот,— говорит он о себе,— кто и самому гетману не позволить над собой смеяться!…» (III, 25). Он так представляет себе счастье: «Мы поедем туда, где нет и не будет ни полковника, ни твоего отца, где одна только воля. Одна воля да счастье…» (III, 55—56). Действие происходит в XVI в. в казацкой слободе. Мечты о воле в тех условиях связывались с уходом в Запорожскую Сечь, иной перспективы крестьянство тогда еще не видело. Счастье без воли немыслимо. Таков принцип крестьянской морали о счастье, пропагандируемый Тарасом Шевченко, Целеустремленность его направлена против крепостничества.
В противоположность грубейшему эгоизму «барских» сынков Шевченко показывает благородство простых людей, их героические, самоотверженные поступки. В стихотворении «Если бы тебе досталась» поэт рассказывает, как крестьянский парень, не побоявшись угрожающей ему судебной расправы, приколол вилами панича, пытавшегося изнасиловать крестьянскую девушку. Через некоторое время эта девушка ехала как невеста в свадебной процессии. Увидев своего спасителя закованным в кандалы, она так была тронута, что бросила все и пошла вместе с ним в Сибирь.
Шевченко клеймит позором пороки класса помещиков: продажность, лицемерие, зависть, пошлость.
Правду Шевченко понимает как правду народную, отвечающую стремлениям крестьянства. Правдивость, честность до конца в служении народу и в личных отношениях между друзьями,— так решается вопрос. «Хлеб — соль ешь, а правду режь,— говорит пословица, и пословица говорит благородно,— пишет он в повести «Прогулка…»— Если бы мы, не только сочинители, но вообще люди честные, не смотрели ни на родство, ни на> покровительство, а указывали пальцем прямо, благородно на шута — родственника и на грабителя-покровителя, то эти твари по крайней мере днем бы не грабили и нс паясничали» (IV, 269).
В каждом человеке Тараса Шевченко интересовали способности, одаренность, общественная полезность. Так, очень высоко ценя знаменитого русского актера М. С. Щепкина как актера, Шевченко писал о нем в дневнике: «Но ярче и лучезарнее великого артиста стоит великий человек…» (IV, 179).
Говоря о безнравственности дворян-офицеров, поэт нередко-отмечает, что они потеряли всякое «человеческое достоинство «…Он только гусар, но никак не человек»,— говорит Шевченко об одном помещике-офицере (V, 161).
В условиях крепостничества, где людей разделяют на господ и крепостных, этот подход, когда в личности видят прежде всего человека, является новым этапом, свидетельствующим о гуманизме, классовой, политической основой которого у Шевченко является революционный демократизм.
Гуманизм Шевченко так же, как и русских революционных демократов, принципиально отличается от гуманизма эпохи так называемого Возрождения в Западной Европе.
Борьба революционных демократов за счастье человека, как мы уже отмечали, связана не с реформами, а с революционными преобразованиями. Человек, говорил Шевченко, рождается в буре революции.
Шевченко разоблачает растленную мораль крепостнического общества и в области семейных отношений. В помещичьей среде нет настоящих чистых отношений между мужчиной и женщиной. Пан сотник Хома Кичатый в драме Шевченко «Назар Стодоля» говорит: «Женись не на чорных бровях, не на карих очах, а на хуторах да мельницах — вот тогда и будешь человек, а не дурень».. (III, 17). «Чтобы я свою единственную дочь отдала за хуторянина, за гречкосия! Нет, лучше я ее в гроб положу…»—говорит помещица, мать единственной дочери. В женихи дочери ей обязательно нужен князь или генерал. «Добула, выторговала, купила себе князя, продавши свою дочь»,— пишет Шевченко в повести «Княгиня».
Семейная жизнь в помещичьей среде построена, по мнению-Шевченко, на лживой основе — на корыстном расчете, на интересе сословного положения. Вся грязь семейных отношений там скрывается за внешней завесой «приличия». «…Приличие, да приличие,— говорит Шевченко,— и вся жизнь основана на взаимном обмане, то есть приличии» (III, 377).
Шевченко пропагандирует мораль трудовых масс крестьянства. Любовь бескорыстная, чистая, по влечению сердца — вот «что должно лежать в основе брачных отношений. В поэме «Петрусь» поэт так ясно, образно и глубоко выразил эту мысль:
Молите господа, дивчата,
Чтоб не могли вас так просватать,
Чтоб замуж мать не отдала
За генерала, за палаты
Насильно вас не продала.
Влюбляйтесь, милые, весною!
На свете есть кого любить
И без корысти. Молодою,
Пренепорочною святою
И в тесной хате будет жить
Любовь простая ваша…
Проводя революционный демократизм во всем творчестве, Шевченко стремился быть последовательным демократом и в личной жизни. Вернувшись из ссылки, он задумал жениться. Но выбор жены оказался для Шевченко делом не легким. Ему, художнику по натуре, страстному поклоннику всего красивого, как он сам говорил о себе, конечно, могла нравиться женщина, не лишенная красоты и с необходимыми нравственными достоинствами. Что касается культурности, то Шевченко, вышедший сам из крепостных, понимал, что это дело наживное, лишь бы были не. обходимые к тому предпосылки. Свое внимание Тарас Григорьевич останавливал на простых крестьянских девушках. Знакомые советовали ему, как художнику, искать себе подругу жизни среди «образованных» людей, что фактически означало — из помещичьей среды. В письме к своему приемному брату Варфоломею, со свойственной ему прямотой и образностью, Шевченко писал по этому поводу: «Твой совет хорош, спасибо тебе. Ты одно забыл, а это знаешь: я по плоти и духу сын и родной брат нашего бесталанного народа, да и как же соединиться с собачьей панской кровью. И кроме того, что эта панночка воспитанная будет делать в моей мужицкой хате?» (V, 427).
Морально разложившиеся помещичьи сынки, вроде Зосима Сокиры из повести «Близнецы», или Ипполитушки Хлюпина из повести «Несчастный», списаны Тарасом Шевченко с натуры. С подобными типами он встречался неоднократно, будучи в солдатской неволе.
Изобличая растленные нравы крепостничества, Шевченко борется за счастливую семью, построенную на основе любви, дружбы. Он требует от родителей большого и постоянного внимания к воспитанию своих детей.
В повести «Наймичка» испорченному, развращенному гуляке, молодому корнету из дворян, у которого абсолютно отсутствует настоящее благородное чувство отцовства и сознание своих родительских обязанностей, писатель противопоставляет простую крестьянскую девушку, обманутую этим корнетом. Женщина стала на путь «подлинной благородной, возвышенной любви матери» и всю себя отдала на воспитание сына. Дворянин офицер, «подлый, лукавый человек», ради «мгновенного скотского наслаждения» разбил жизнь девушки. Простая честная крестьянская девушка не могла понять, как можно клясться, а затем обмануть. «А между людьми более или менее цивилизованными,— иронизирует Шевченко,— это вещь самая простая» (III, 102).
Как бы обобщая, Шевченко пишет в своей повести: «Молодому корнету, как кажется, вино (а может быть, и воспитание) помешало быть честным (потому что он по породе — благородный)» (III, 116). Так писатель разоблачает лицемерную мораль помещиков и противопоставляет ей честность, правдивость и подлинное благородство простых людей.
Сама короткая, но многострадальная жизнь Тараса Григорьевича является блестящим примером высоких моральных качеств: неустрашимость борца-революционера, мужество, стойкость в борьбе за раскрепощение угнетенного крестьянства, самопожертвование ради блага народа, пламенный патриотизм, упорство и настойчивость в труде, в науке. Эти моральные качества украинского поэта-борца были образцом поведения для его современников и стали примером поведения для его последователей, для следующих поколений. Это хорошо выразил Н. Старов, человек—близкий к направлению Белинского, в своей речи 12 апреля 1858 г., произнесенной в честь возвращения Шевченко из ссылки в Петербург: «Мы скажем, что нам отрадно видеть Шевченко, который среди ужасных, убийственных обстоятельств, в мрачных стенах казармы смердячей, не ослабел духом, не отдался отчаянию, но сохранил любовь к своей тяжкой доле потому, что она благородна. Здесь великий пример всем современным нашим художникам и поэтам, и уже это достойно обессмертить его!…» (V, 227).
Как видно из всего сказанного, Шевченко признавал, что формирование нравственных черт личности определяется в конечном счете той конкретной общественной средой, в которой находится и действует человек. Причем эту среду Шевченко не рассматривал как сплошную, однообразную, он видел в ней внутренние различия, противоположности, объяснимые наличием прежде всего двух враждебных групп — помещиков и угнетенного, закабаленного ими крестьянства (понятие «класс» Шевченко почти не применял и во всяком случае оно не выступало у него осмысленной социально-экономической категорией). В таком обществе он видел две непримиримо враждебные друг другу морали: феодально-христианскую мораль помещиков-крепост ников, мораль смирения, кротости, всепрощения врагам, проповедываемую для крестьян, что отвечало классовым интересам помещиков,— и мораль революционного крестьянства, мораль революционной борьбы против общественного строя, гнета и кабалы. Такой подход к пониманию этики, несомненно, содержит в себе в некоторой мере материалистическую тенденцию в толковании исторического процесса.
Но это не более, как только тенденция. Самый метод Шевченко так же, как и утверждаемая и пропагандируемая им этика, был исторически ограничен, определялся в конечном счете условиями той эпохи, в которую жил и творил поэт. Шевченко не смог вскрыть законов развития общественной жизни, не мог понять материалистическое происхождение этических воззрений, оставаясь в понимании общественной жизни, как и все домарксистские мыслители, на позиции идеализма. Этика Шевченко, являясь для своего времени передовой, сыгравшей животворную роль в истории общественной жизни, была все же этикой второго поколения борцов — революционных демократов, отражавших воззрения передового крестьянства.
В последующем развитии общественной жизни России, в связи с ростом капитализма и возникновением пролетариата, формируется и развивается идеология нового, революционного рабочего класса на основе учения К. Маркса и Ф. Энгельса, сделавших революционный переворот в учении об обществе. Новая этика — этика революционного пролетариата — является следующим, более высоким этапом в развитии этических воззрений.
Победа Великой Октябрьской социалистической революции, положившей начало строительству социализма, и гигантский размах в построении коммунистического общества в нашей стране создали условия для дальнейшего, высшего этапа развития этики тружеников социалистического общества — коммунистической этики, развивающейся в нашей стране. Этические принципы русских революционеров-демократов, в том числе и украинского поэта-мыслителя Тараса Шевченко, выполняя в свое время прогрессивную роль в общественной борьбе классов, создавали одновременно благоприятные условия для возникновения и развития этики революционного пролетариата.
Целый ряд таких этических принципов Шевченко, как непримиримое отношение к классовому врагу, решительная борьба против язв всякого эксплуататорского общества, нетерпимое отношение к паразитическим, растленным слоям общества, любовь и уважение к общественно-полезному труду на благо самих трудящихся, осуждение идейной пустоты, требование сочетать внешнюю красоту человека с идейным богатством и красотой его внутреннего содержания и некоторые другие,— не утеряли своего значения и в наши дни.
Для понимания общественно-политических воззрений Шевченко недостаточно осветить его взгляды относительно отдельных явлений общественной жизни. Необходимо показать, как поэт-мыслитель рассматривал исторический процесс в целом.
Шевченко уничтожающе критиковал официальную помещичью историографию, всю лживость изображения истории России казенными профессорами. Во вступительной статье к первому тому «Кобзаря» (1893) «народовец» Огоновский рассказывает (на сей раз правдиво), что в 1846 г. в г. Переяславле, на квартире врача Духовной семинариии Козачковского Шевченко, отвечая на вопросы собеседников, высказал такое суждение по поводу истории: «Посмотрите, на что похожа ваша история, что в ней написано: «Был такой-то царь, поправил государство, финансы, администрацию и умер, завещавши государство своему наследнику. Новый государь застал государство в крайне расстроенном состоянии; но стараниями и непрестанными заботами поправил дела государства, обогатил казну, учредил суд правый и умер, благославляемый народом… Новый государь застал государство в крайне бедственном положении» и т. д.» ( «Кобзарь» Тараса Шевченка, стр. XXXVI—XXXVII.).
Тот факт, что Шевченко интересовался освещением истории русского народа в книгах, рекомендуемых царским правительством, подтверждается следующим обстоятельством. Из письма Шевченко Ф. М. Лазаревскому 22 апреля 1848 г. видно, что Шевченко была известна книга профессора Петербургского университета Н. Устрялова «Очерк русской истории для средних учебных заведений» (учебник для гимназий, одобренный министерством). В 1854 г. учебник вышел девятым изданием. Недаром Шевченко иронически назвал книгу «живучей».
Жизнь общества Тарас Григорьевич представлял себе в движении, в изменении. Так, в стихотворении «Саул» он говорит об общественной жизни в далеком прошлом, когда не было рабства; затем он показывает, как это рабство возникло. По его представлению, была некогда эпоха, когда в Китае, в Египте, в районе Инда и Ефрата и в нашей стране жили вольные пастухи, пасли свой скот на вольных полях, пели свои песни и жили, как в раю. Но вот налетел на них «царь» с мечом, с палачами, с князьями, с темными рабами, со своими законами. Враги, как разбойники, подкрались ночью и все добро забрали, все осквернили, людей обратили в рабство, а труд превратили в «работу-каторжную».
Переход от общественного строя, при котором не было частной собственности, к рабовладельческому Шевченко рассматривает, таким образом, упрощенно — путем голого насилия, путем завоевания. Но здесь важно отметить то, что, наперекор господствовавшим тогда представлениям, общественный строй он не считал неизменным, незыблемым. Не всегда было рабство. Было время, когда люди жили и вольной жизнью, без насилия, без палачей, князей, без рабов. Тогда труд не был трудом на господина-рабовладельца.
Возвращаясь из ссылки на волжском пароходе в 1857 г., Шевченко записывает в дневнике: «… пароход, в ночном погребальном покое, мне представляется каким-то огромным, глухо ревущим чудовищем с раскрытой огромной пастью, готовою проглотить помещиков-инквизиторов. Великий Фультон! И великий Уатт! Ваше молодое, не по дням, а по часам растущее дитя в скором времени пожрет кнуты, престолы и короны, а дипломатами и помещиками только закусит… То, что начали во Франции энциклопедисты, то довершит на всей нашей планете ваше колоссальное, гениальное дитя. Мое пророчество несомненно» (V, 112).
Здесь мыслитель высказывает глубокую убежденность в том, что гибель феодального общества во Франции закономерна, что феодальный строй с его «кнутами, престолами и коронами» погибнет всюду. Революционизирующую роль в этом перевороте сыграет паровая машина — техника. С большой прозорливостью Шевченко отмечает, что идеологическая борьба во Франции, связанная с именем энциклопедистов-материалистов, была только началом, подготовкой великого переворота. Словом, здесь явно видна гениальная догадка из области материалистического понимания истории, свидетельствующая также о понимании связи философских взглядов с историей общества.
В повести «Наймичка», говоря о тяжелой работе жниц, Шевченко восклицает: «О агрономы-филантропы! Выдумайте вы вместо серпа какую-нибудь другую машину. Вы этим окажете величайшую услугу обреченному на тяжкий труд человечеству» (III, 85—86). Слова эти снова свидетельствуют о том, что поэт, будучи сторонником прогресса, обращал внимание на ту большую роль, которую должна сыграть техника в облегчении труда простых людей.
Не случайными также являются утверждения Шевченко во вступительном разделе поэмы «Гайдамаки» о былой силе шляхетской Польши, воевавшей с Россией, с татарской ордой, с турецким султаном и о том, что все в истории меняется.
В «Гайдамаках» Шевченко делает некоторое обобщение по вопросу о классовой «кровавой» борьбе закабаленного народа со своими угнетателями. Применяя легендарный образ «Трои», поэт утверждает, что и в далеком прошлом происходила борьба. Так будет до тех пор, пока существует угнетенный народ и его враги — угнетатели.
И взгляды, идеи человека мыслитель не считал «врожденными», неизменным свойством человека, независимым от условий общественной жизни. Как видно из рассмотренных ранее вопросов этики, Шевченко утверждал, что принципы морали определяются социальным строем жизни и изменяются вместе с ней.
Революционер и мыслитель был твердо убежден в неизбежной гибели царизма и феодально-крепостнического строя в России и замене его новым обществом.
Шевченко понимал, что российский царь есть не что иное, как «фельдфебель» на троне, стоящий во главе «банды своекорыстных помещиков». В поэме «Марина» он разоблачал классовый характер законов царской власти.
Что касается путей и методов разрешения главной задачи, для своего времени Шевченко определял их правильно. Он видел современное ему общество разделенным на два большие непримиримо враждебные класса, хотя этого последнего понятия почти не применял, что не имеет существенного значения. Борьба угнетенных масс крепостного крестьянства против царя и помещиков — таков путь борьбы за новую, лучшую жизнь.
Шевченко пропагандировал дружбу, братское единение всех народов царской России, независимо от национальной или расовой принадлежности, против общего для всех угнетенных народов врага — против царизма и помещиков-крепостников.
В современных ему условиях Шевченко правильно определял, что решающей силой в борьбе за преобразование общества является крепостное крестьянство, которое действительно было единственно революционным классом в крепостной России 40— 60-х годов XIX века.
Самый переход от крепостничества к новой, вольной жизни, по мнению Шевченко, будет совершаться не тихо, мирно, плавно и гладко, а в борьбе, доходящей до самых крайних мер — до беспощадной расправы над сопротивляющимися врагами, до революции. Если к этому дополнить сказанное в первой части этой главы о том, что и природу Шевченко рассматривал бесконечной, вечной и бессмертной, находящейся в процессе постоянного движения, изменения, где всегда что-то зарождается и расцветает и что-то отмирает,— то станет понятным, что в мировоззрении мыслителя имеются элементы диалектики.
В порядке сравнения с русскими революционными демократами следует отметить, что Герцен в своих «Письмах об изучении природы», опубликованных в 1845—1846 гг. в «Отечественных записках», по выражению Ленина, вплотную подошел к диалектическому материализму. Такую же позицию занял и Чернышевский, он совершенно определенно пытался поставить критически рассматриваемую им диалектику Гегеля на службу интересам крестьянства; пытался при ее помощи обосновать свои социалистические утопического характера убеждения; применял диадектику в литературно-критических статьях. (См., например, опубликованные в «Современнике» «Очерки гоголевского периода русской литературы», 1856, № 9 и 10; «Критика философских предубеждений против общинного владения», 1958, № 12).
Шевченко несомненно читал эту литературу. Но он сам непосредственно о диалектике ни в отношении явлений природы, ни общества нигде не говорит. Возможно, это объясняется характером его деятельности как поэта. Скорее всего здесь имеется иное положение. Уже было сказано, что, будучи материалистом и атеистом, Шевченко не применяет этих обоих понятий для оценки своей философской позиции. Возможно и в отношении диалектики он недооценивал содержание и значение этого понятия. Поэтому есть основания сказать о наличии у Шевченко только элементов диалектики, не больше. Нельзя и здесь по вопросам материализма и диалектики «улучшать» историю; нельзя огульно во всем отождествлять взгляды Шевченко с воззрениями русских революционных демократов, как это делается иногда в нашей философской литературе.
Шевченко говорил, что не цари творят историю, а народ. Он отрицал мистическое и субъективно-идеалистическое толкование общественной жизни.
Все это свидетельствует о том, что в условиях крепостнической России в 40—50-х годах XIX в. в понимании различных сторон сложного исторического процесса общественной жизни Шевченко поднялся очень высоко.
По таким основным вопросам общественной жизни в 50-х годах XIX в., как отношение к феодально-крепостническому строю, к царизму, к революции, к реформе 1861 года, к буржуазному либерализму, национальный вопрос, вопросы эстетики и этики, Шевченко был единомышленником Чернышевского.
Но как и русские революционные демократы, Шевченко не распространил материализм на понимание истории общественной жизни. Он исходил из того, что старый феодально-крепостнический строй погибнет, потому что он несправедливый и противоречащий интересам трудящихся масс. Признавая необходимость перехода от феодально-крепостнического строя к новому общественному строю и активно борясь за новое общество, Шевченко все же не видел объективной закономерности этого перехода, не видел вызревания в недрах старого общества новых общественных производственных отношений. Материалистическое понимание истории впервые создали и обосновали идеологи революционного пролетариата — Маркс и Энгельс.