Это близко парадигме чуткой религиозной онтологии, и особенно каббалистической. Но Шестов — мыслитель XX в., и его метод, с одной стороны, писательско-философский (экзистенциальный), а с другой, не столь явно видимой, это поиск Бытия-в-душе человека (эзотерический поиск). Точнее -поиск Бытия-в-душе мыслителей, писателей, пророков, апостолов, И. Христа, святых. И это Бытие-в-душе не столь однолинейно, как у философов средних веков (Бог-в-душе). У Шестова — более философски и проблематично: таинственное Бытие-в-душе, которое иногда может показаться, условно говоря, едва ли не бесовским. Оно предполагается различным: например, животным-в-душе (у части людей, возможно, произошедших от обезьяны). Или компромиссным вариантом: вещь-в-себе человека — это и божественная свобода (от Бога), и нечто грубо-звериное (самое вероятное, от природы). О социальном человеке — ничего. Кроме того, что это всего лишь внешнее «изображение» человека.
Искомое, самое больное и самое волнующее бытие Шестова может быть названо Беспочвенностью. И когда Шекспир говорит о духовных мучениях Гамлета — он говорит о бытийственной Беспочвенности. И когда Библия говорит о воплях пророков или откровениях Иисуса Христа — она говорит о том же бытии. И когда Ницше пишет о «святом духе жизни”, или о всемогущей воле к власти — он говорит тоже о нем. И его Шестов, странствуя по человеческим душам, открыл у софистов, киников, Платона, Плотина, Августина, Лютера, Кьеркегора, Достоевского, Толстого, Чехова и других.
В силу вышесказанного онтологически прочитывается следующий текст философа: «История гораздо сложнее и запутаннее, чем думал Гегель, и история философии… могла бы увидеть кое-что такое, что много интереснее и значительнее, чем ступени развития… <…> «Процесс развития» философских систем… наблюдается, но он не только не вводит нас в святая святых философов, т.е. в их заветнейшие мысли и переживания, но лишает нас возможности общения с наиболее замечательными людьми прошлого. История философии, да и сама философия должна быть и была часто только «странствованием по человеческим душам», и величайшие философы всегда были странниками по душам»., бытие — не в учениях философов (там почти все определено-расписано, чтоб было, как полагал Шестов, понятно «всем»), а в ранимых, одиноких и внеисторических душах живых людей-мыслителей. Там — и неизвестность, и свобода, и апофатичность, и страх, и постыдность, и униженность, и творчество, и тайная любовь, и восторг, и живая духовность (revelatio). И именно из этого (что для Гегелей несущественно) вырастает лучшее,любого великого текста, проявляясь, как и «положено» апофатическому бытию, — в неуловимых звуках, даже «беззвучности». Очень часто Шестов это относит к «Духу пророков и апостолов», онтологический зов которого — нельзя потерять чувствительность к «беззвучному», нельзя, чтобы и слух, и очи, и сердце стали «ожиревшими» (таков смысл, согласно М. Буберу, еврейского слова: Ис. 6, 8-10). Если же можно — Он не исцелит их, а выжжет. Вне бытия (а с Духом времени, общества, с уверенностью в своей праведности) — человек идет к выжженности. А философия этого человека становится признанной, но (сверхъестественно) ложной.
Такова, вероятно, парадигма философии Льва Шестова. И поэтому, прежде всего в его историко-философских размышлениях и экскурсах можно найти его философию. Мартин Хайдеггер написал: человек «философствует в недрах своего существа». Не об этом ли и Шестов: философия — это часто только «странствование» по душам (своей и других мыслителей)? Заглядывание в (бездонные) недра?
Хайдеггер продолжает: «Гегель… характеризует философию как мир навыворот. Он хочет сказать, что по отношению к тому, что нормально для нормального человека, она воспринимается как извращение, но по существу есть выпрямление человеческого бытия». Шестов тоже за «выпрямление». Но он же — едва ли не анти-Гегель, антиклассинеский философ. И его «мир навыворот» — двойной: и по отношению к нормам нормального человека, и по отношению к «нормам» Гегеля, Гуссерля и даже немного Хайдеггера. Хайдеггер остерегался связывать бытие с Библией. Хайдеггеровское бытие — бытие-в-мире. А Шестов — интраверт. Бытие, прежде всего в душах, если они не омертвели и не возгордились. И самые не омертвевшие души в истории философии Льва Шестова — души Шекспира, Иова, Плотина, Лютера, Паскаля, Кьеркегора, Ницше, Достоевского, Льва Толстого.
В центре биографии Льва Шестова — все-таки не столько поиски Бога, сколько жизнь (свобода, труд, любовь) и творчество человека. Или судьба человека. В центре историко-философских странствований Шестова — не столько поиски Бога, религий, сколько поиски бытия, которое — в душе человека, и которое решает его веру, жизнь, смерть, судьбу. В центре философии Льва Шестова — не столько Бог и не поиски Бога, сколько опять-таки судьба человека, центр которой — Бытие-в-душе человека.
Основная философская ситуация Льва Шестова — человек перед реальностью абсолютной Неизвестности (вещей, мира, Бога, свободы, творчества, веры, человека). И основные проблемы философа связаны с тайной вещей, с тайной мира, с тайной Бога, с тайной свободы, с тайной творчества (творчества из ничего), с тайной веры, с тайной жизни и смерти, с тайной человека. И эти тайны — неразгадываемы. И «разгадывать» их нельзя. Если что-то человеку открывается — это нельзя передавать никому (тайна исчезнет).
Бытие-в-душе человека — это иррациональные великие силы, которые сам философ чаще обозначал почти прозаично — «иррациональный остаток» души. Но этот «остаток» связан с Эросом, манией (вдохновением), гениальностью, откровениями, отчаяниями, горем, восторгом, красотой. И только этими путями осуществляется прорыв к абсолютной Неизвестности (бытию). И главные «средства» прорывов — произвол души (бесконечная, как смерть, свобода), творчество из ничего (в абсолютной неизвестности, незаданности) и вера (почти невозможная, как великое чудо). Таким становится иррацио души человека в философии Льва Шестова (то есть становится бытием!).
И историко-философские странствования Шестова приоткрывают виды и формы этого всегда нового, всегда иррационального бытия — Бытия-в-душе живого мыслителя. Это бытие выявлялось и в собственной антиинтеллектоцентристской религиозно-экзистенциальной философии Льва Шестова. Эта философия двухсоставная: нигилирующая и позитивирующая. И то, и другое происходит, прежде всего на радикальном метафизическом уровне. Нигилируется онтологизация добра, интеллекта, «интеллектуальной» философии, науки, цивилизации, христианства (и любой конфессии), и позитивируется онтологизация, прежде всего человека, его души, чувств, творчества, свободы, веры, а также естественного мира (но не общества!) и Бога. Сверхцель Шестова — тотальное доброе преображение природы человека (восстановление Бытия-в-душе); уничтожение зла в прошлом, настоящем и будущем; всемогущее творчество добра (человека с помощью Бога).
Духовное влияние Каббалы многое (бытийственное) в философии Шестова проясняет, но, как философ XX в., Лев Шестов был также духовно свободен (скепсис, обращение к разным источникам, вне апологии Каббалы и Торы, большое влияние Достоевского, Толстого, Ницше и другое). Его Бог-Добрый Произвол, его мир — с почти абсолютной беспочвенностью и чудесностью, его общечеловеческий гуманизм самобытнее идей, близких мистическому иудаизму. Скорее (и биография тоже говорит об этом) — перед нами экзистенциально и онтологически искавший метафизические истины и ценности духовно свободный еврейский, русский и, можно сказать, европейский мыслитель конца XIX — первой половины XX в.