Загрузка...Тема книги XIX «О граде Божием» — «вечный мир». Ведь все Творение начинается с состояния мира, и все живущее желает вернуться к нему. Война возможна только на короткое время. Существует мир без войны, но нет войны без какого-либо мира (О граде Бож. XIX, 13). Желание сообщества и единства—это желание мира. Мир, продиктованный жаждой власти, не так ценен, как тог, который основан на любви к Богу. Никто не ищет мира ради войны, но все воюют ради мира, говорит Августин (О граде Бож. XIX, 13). Даже безбожные люди желают мира на земле. Однако такой мир все-таки «порок»: vitium.
Благочестивые люди могут пользоваться этим миром, пока он позволяет им легче достичь своей мирной цели. Земной мир нечестивых нужно нарушать только в том случае, если его нельзя использовать, чтобы содействовать благочестивым в достижении цели небесного мира. Поэтому есть «справедливая война»: belium justum. Война может быть средством для достижения мира, считает Августин. Справедливая она или нет, зависит от того, к какому миру она стремится и какой мир делает возможным. Благочестивые ведут свою войну ради небесного мира или чтобы достичь земного мира, который будет содействовать достижению конечной цели. Мир Августина (рах romara), который подготовил угодный Богу человеческий порядок, является примером земного мира, содействующего миру небесному.
Августин дает особое имя земному миру, который содействует небесному: pax justorum или pax justa — «мир справедливых» или «справедливый мир». Подобный мир не дает благодати, но служит утешением в юдоли скорби. Так Августин связывает вместе рах и justitia — «мир» и «справедливость». Мистическое учение Августина о двух градах становится таким образом примером для всего средневекового учения о войне, мире и обществе. Великие фрески Амброджо Лоренцетти в ратуше Сиены (1330-е годы), изображающие добродетели и пороки политиков, а также хорошее и дурное управление городом, задуманы в соответствии с принципами Августина.
Не только мир, но и справедливость имеет много уровней. Первый — это Бог, который и есть «сама справедливость». У Бога господствует совершенная справедливость. Потом следует «истинная справедливость» — justitia vera — которая господствует в граде Божием среди верующих на земле. Эта справедливость отнюдь не означает Цицероново suum cuique — «каждому свое». Нельзя назвать справедливостью то, что подрывает господство Бога. Нет, справедливость — это не что иное, как послушание людей Богу. Справедливость в земном смысле — это вообще не справедливость. Добродетели язычников на самом деле порочны, и их мир вообще не мир. Сообщество, которое не служит Богу, вообще не сообщество. Однако справедливость среди неверующих имеет относительное значение. Ведь это лишь тень тени. Град не обязательно работа Диавола. Он может быть и средством Провидения Божия.
Таким образом, ни «мир», ни «справедливость» не являются для Августина чисто мирскими или политическими понятиями. Говоря о «мире» и «справедливости», он исходит из богословских предпосылок, которые в римской риторической традиции не означали вообще ничего, хотя риторы и пользовались ими.
Только в конце средневековья и начале Нового времени У Марсилия Падуанского (1270-1342), Оккама (1300-1349) и Макиавелли (1469-1527) завершается секуляризация политики. Августин же проводит и секуляризацию римской государственной идеологии, и десекуляризацию фундаментальных политических понятий, то есть то, что раньше было только земным, понимается в небесном освещении. «Мир» и «справедливость» становятся аспектами отношения к Богу и общества, и граждан. Послушание и смирение становятся предпосылками мира и справедливости, тогда как непослушание и высокомерие создают войны и несправедливость. В средневековье рах и justitia стали фундаментальными понятиями христианского политического мышления. Мир и справедливость — это любовь к Богу, милосердие и смирение в рамках сообщества.