Еще хуже другое. Ведь затяжной характер освобождения из тенет отчуждения, противоречивость его хода и результатов не идет ни в какое сравнение с приостановкой этого процесса, изменением его фарватера, реанимацией ряда форм отчуждения. Укрепление «государственного» («административного» или «авторитарно-бюрократического») социализма вело к насаждению упрощенных казенных и казарменных представлений о добре и зле, солидарности и справедливости, свободе и достоинстве, о целях и методах воспитания молодых поколений. Под прикрытием социальной мифологии обострения классовой борьбы резко противопоставлялись общечеловеческие и классовые начала в морали, расшатывались устои народной нравственности, утрачивались демократические ценности, происходило растранжиривание всего лучшего в «моральном наследстве». Насаждались консерватизм в области нравственных отношений, социальная инфантильность с ее высоким уровнем доверчивости масс, приспособленчество в его крайних проявлениях. Можно говорить и о целой серии деформаций в моральном сознании народа, подавлении и своекорыстном использовании пробужденного социалистической революцией энтузиазма, духа свободы, демократизма и невиданного роста человеческого достоинства. Все это, как правило, прикрывалось шумной и льстивой демагогией относительно «маленького винтика» истории, «терпеливого солдата революции», «песчинки грандиозной социальной бури». Личности, многовековым и трудным историческим восхождением приуготовленной к свободному выбору жизненных идеалов, ценностей, социальных позиций и подтвердившей участием в тяготах и испытаниях освободительной революции и социалистического строительства мандат на такой выбор, на право самой определять свою судьбу, такой личности исподволь навязывались представления и нормы куцей соглашательской морали. Оставляя руины от свободного выбора в пользу коллективистской солидарности и верности общественному долгу, незаметно за коллективность стали выдаваться отказ от ответственности и подавление личностных начал, подмена действий, побуждаемых интересами, действиями, продиктованными дисциплинарным усердием. Служение общественному долгу постепенно начало оборачиваться слепым подчинением каноническим мнениям, разномастным и разноранговым источникам авторитарного давления. Не будет большим преувеличением сказать, что тогда же наблюдался и процесс реставрации некоторых отнюдь не периферийных свойств сословно-феодальной морали и патриархально-общинных нравов.
Именно на такой основе развертывалась тенденция к повторному отчуждению морали, усиленная затем политической апатией, трудовым абсентеизмом значительных слоев населения, нарастающим загрязнением нравов в «сонно-застойные» годы. Употребляя понятие «отчуждение» в таком смысле, мы прибегаем к иному обозначению предкризисного (скорее, кризисного) состояния общественной нравственности. С ним связаны рассогласование прав и обязанностей личности, раздвоение нравственности на официальную, декларируемую, и неофициальную, практикуемую, что повсеместно содействовало утверждению двойного морального стандарта. Отчуждение в данном случае означает, что нравственные отношения между людьми предстают как отношения механизмов, продуктов, порядковых номеров, «безгласных вещей» (выражение М. М. Бахтина), в моральном плане совершенно нейтральные. Подобно вещи, человек становится предметом использования в каких-то функциональных связях, а его значение в них измеряется главным образом стоимостью, размерами оказываемых им услуг. Л где того нет, там либо обнаруживается ханжеская маскировка мотива услуги, либо фиксируется случайность такого отношения. Подпавшие под пяту отчуждения люди стремятся использовать не только друг друга, но в той или иной степени и самих себя лишь в качестве средства достижения отчужденных целей (феномен «вождистской» или «потребительско-рыночной» ориентации личности).