Конечно, голым насилием невозможно преобразовать страну, тем более подвести ее под такие принципы, которые выдавались за высоконаучные. А какие это принципы? Один из них — попытка создать коммунистического человека с помощью насилия, с помощью лагерей, дабы он начал трудиться по-коммунистически. Уже в «военном коммунизме», как считалось, были заложены принципы коммунизма — отсутствие товарного производства, рыночного хозяйства вместе с денежным обращением, плюс некие «справедливые» принципы распределения, будто уравнительность — это и есть коммунизм. Правда, признавалось, что пока это не совсем коммунизм, поскольку многовато людей не умело еще по-коммунистически работать. А что такое коммунистический труд по Ленину? В «Великом почине» у него содержится по этому поводу несколько мыслей. И если их сгруппировать, то определение будет звучать так: коммунистический труд — это есть труд без всякого расчета и надежды на вознаграждение. В других местах он говорит более доступно для понимания широких слоев: коммунистический труд — это бесплатная работа на пользу общества.
На самом деле такой труд способен породить только отвращение к труду. И тем самым была подорвана сама основа народной нравственности.
Бестоварное производство коммунистической утопии реально могло дать лишь концлагерь или сталинский социализм. Что же касается неопределенного и очень далекого будущего, когда якобы будет обеспечено получение благ «каждому по потребностям», то в социологии давно известно, что существует бесконечная лестница потребностей — даже материальных, не говоря уж о духовных. В 40—50-х годах это было детально показано американцем Абрахамом Масловым (Маслоу), русским по происхождению. И в связи с этой бесконечностью получать «по потребности» никогда не удастся.
Странным образом учение Маркса чем-то напоминает сетования Шигалева, который с недоумением заметил, что вроде он исходил из безграничной свободы, а вынужден завершить безграничным деспотизмом.
В. Э. Матизен. Па азиатской почве марксизм оказался вирусом. Мне понравилась идея высказать здесь свое личное отношение к марксизму. Я впервые столкнулся с этой проблемой в университете, где и изучал математику. Мысль о том, что что-то неладно с «самым передовым» и «единственно верным» учением, мне сперва в голову не приходила: трудно было допустить, что Маркс может так элементарно ошибаться! Потом все встало на свои места. Внутренне отказавшись от обязанности принимать марксизм как истину, я принял его как модель мира, извлекаемую из догм-аксиом с помощью дефективных правил вывода, высокопарно именуемых «диалектической логикой». Число принимаемых па веру предположений неограничено, поскольку каждый раз, когда чисто дедуктивный вывод натыкается на трудности, привлекаются новые и новые, взятые якобы из «практики». В конце концов теория становится внутренне противоречивой, а тогда, но законам логики, из нее можно извлечь любой вывод. Этим и объясняется существование взаимоисключающих интерпретаций марксизма, вроде ленинизма и бернштейнианства…
Теперь о другом. У марксизма два обличья: с одной стороны, это теория, с другой — руководство к действию. В качестве теории он имеет право па существование вместе с другими теориями, ибо позволяет определенным (пусть даже ложным) образом объяснить мир. Но как руководство к переустройству общества (а это его главная претензия) он должен быть уголовно наказуем.
В «Критике Готской программы» с полной ясностью сказано, на каких принципах должна строиться социалистическая экономика: «…каждый отдельный производитель… получает от общества квитанцию в том, что им доставлено такое-то количество труда (за вычетом его труда в пользу общественных фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда». Из этих посылок с железной необходимостью выводится бюрократическое государство (об этом писал Ю. Буртин). Ведь кто-то же должен измерять труд «средне-необходимым временем» и кто-то же должен отпускать со склада «эквивалентное» количество средств потребления. Неужели же непонятно, что власть над распределением жизни, то есть государственная власть, будет принадлежать этим лицам?! Джиласовский «новый класс» генетически заложен уже здесь, в этих марксовых посылках. Я уже не говорю о том, что сколько-нибудь объективно нельзя ни измерить индивидуальный трудовой вклад, ни соизмерить разные виды труда, ни заранее определить потребительную ценность планируемого продукта. Все это обрекает общество на произвол бюрократии, па чудовищную зарегламентированность и вечный дефицит.
Не могу однозначно ответить на вопрос, почему сам Маркс не сделал этих выводов. Может быть, дело тут в интеллектуальной нечестности, имманентной любому идеологу, а может быть, в том, что он не видел биологической сущности человека, полагая ее совокупностью общественных отношений, и мыслил неких равных и усредненных индивидов, которые будут работать в его модели. Да это и неважно. Интереснее то, что социалистическая система как бы сама чувствует, что обычный человек ей не подходит, и начинает вивисекторски выделывать «нового человека», как это было и у нас, и в Китае.
Интеллектуальная основа социалистической догматики теория трудовой и прибавочной стоимости и вытекающие из нее представления, что предприниматель «присваивает чужой труд», в чем, по Марксу, и состоит сущность эксплуатации. Не буду касаться внутренней противоречивости этих представлений. Сейчас очень важно довести до людей нормальный взгляд на вещи, вымыть из мозгов представления об эксплуатации человека человеком при наемном труде, из которых вытекает, будто работают только те, кто занимается физическим трудом, а прочие лишь присваивают чужое. Иными словами — похоронить идеи «научного социализма». И не надо, трансформируя социализм или марксизм в нечто принципиально иное, продолжать называть это прежними именами.
Марксизм (особенно в трудах Ф. Энгельса) всегда гордился тем, что опирается на достижения точных и естественных наук, казавшиеся незыблемыми. Но Ньютонова физика, дарвиновская биология и, скажем, Эйлерова математика дали фундаментальные трещины в конце XIX века — после открытия законов наследственности, релятивистских и квантовых эффектов, с развитием теории множеств и исследованием оснований математики, обнаружившим зыбь под ногами. Я уже не говорю о перевороте в психологии. Человек с головой Маркса, родись он на полвека позже, сумел бы выплавить из этого совсем другую философию практики, марксизм же оказался к этому неспособен.
Наблюдая кризис марксизма, трудно и представить себе, что существовала (и существует, ибо дух не умирает) живая философия самого Маркса. Впрочем, о том, что у Маркса есть ценного, философы скажут лучше меня. Я же продолжу нить своих рассуждений, высказав гипотезу о том, как произошло омертвение марксовой мысли. Я не так уж хорошо знаю немецкий, но некоторые работы Маркса читал в оригинале и могу сказать, что марксово мышление погружено в немецкий язык. Когда мы по-русски говорим: «Бытие определяет сознание» — это сушеный лист марксистского гербария. А когда читаем по-немецки: «Das Bewufite-sein ist das bewuGte Sein» — это превосходный каламбур. На таких корнесловиях Г. Гачев строит модели национальных миров. Получается в высшей степени остроумно и безо всяких вселенских претензий. Во-вторых, мышление Маркса поначалу было погружено в немецкий же контекст. Он ведь создавал свою философию, отталкиваясь от тогдашних немецких интеллектуалов — О. Бауэра, М. Штирнера, JI. Фейербаха, которые витали в эмпиреях. С эмиграцией Маркса эта живая связь порвалась, и его мышление начало усыхать, утратило рефлексивность, ибо лишилось побуждающего к рефлексии противовеса. Маркс полагал, что его теории окажутся действенными для западноевропейских обществ. Но в информационно свободном обществе марксизм недействителен, ибо легко оспорим и поэтому безвреден и даже полезен. А вот для недемократического, несвободного общества он губителен.
А. В. Бузгалин. Административная
система — «мутант» марксизма
В качестве альтернативы, видимо, интересно будет напомнить некоторые из классических марксистских постулатов.